Незваное счастье. Небо за окном не было безоблачно голубым, и солнце с утренней нежностью не освещало готические крыши соседних домов, вровень с которыми находился зал заседаний солидной немецкой компании, где проходила конференция, но настроение у Галины было особенно радостным.
Далеко, за тысячи километров отсюда, остались склочная кафедра в постылом, неясно над какими проблемами страдающем НИИ, домашние неурядицы, безденежье, зимние сапоги, остро нуждающиеся в новых набойках, и другие мелкие неприятности.
А здесь, на международной конференции по проблемам внедрения Киотского протокола, было тихо, бородатые академики улыбались со стен нежными улыбками…
Незваное счастье
Темой обсуждения тут интересовались немногие: мало кого в субботу утром волнует состояние озонового слоя над Австралией. А сидевшего через ряд от Галины немецкого эколога по имени Ганс Шварцвальд проблемы экологии в этот момент вообще не занимали. Этим утром он должен был ловить лосося с борта яхты Miracle в Северном море, так что посещение конференции в Берлине было для него скорее досадной помехой, чем завидным призом, как для Галины.
Однако в последние полчаса Ганс был очень доволен тем, что шеф хитростью и принуждением выпихнул его в Берлин. Впереди и чуть левее Ганса, ближе к окну, сидела удивительная девушка, которая, казалось, искренне наслаждалась разворачивавшейся дискуссией. Ее губы улыбались такой счастливой
улыбкой, что лицо сияло, как если бы его осветили первые лучи весеннего солнца. И Гансу тоже пришла на ум весна.
…Когда Галина через неделю уезжала в Киев, ее домом уже фактически стал Мюнхен. Все дни после субботы они провели с Гансом, и полное незваное счастье их омрачала лишь невозможность полноценного общения: Галя не знала иностранных языков. У них фактически не было возможности расспросить друг друга о прошлой жизни, привычках, планах на будущее, но Гансу казалось, что он знал о Гале все, — а чего не знал, то не имело никакого значения.
Два месяца, на которые любимая уезжала домой, представлялись ему вечностью. Необходимость оформления десятков документов — дикостью и бюрократией. Но все неудобства компенсировало осознание того факта, что впереди его ждут годы беззаботной жизни с той единственной женщиной, которую по счастливой случайности не отхватил на родине какой-нибудь ретивый ухажер.
Два месяца растянулись в три с половиной, но, в конце концов, Галина вернулась, и идиллия началась. Галя оказалась именно той нежной, веселой, чувственной женщиной, о которой мечтает любой мужчина. Ганс был счастлив, он ликовал и с несвойственной немцу расточительностью покупал ей платья и шубки, возил на премьеры в Римскую оперу, на День влюбленных — в Париж. И даже брал в холостяцкую компанию на рыбалку! Надо заметить, что Галя совсем не умела готовить, но и первая жена Ганса не блистала этим талантом, поэтому кухонные бдения им заменили романтические посиделки в уютных итальянских ресторанчиках.
Год пролетел, как одно мгновение. Летом Галя засобиралась в Киев. Ганс уже знал, что родителей Гали нет в живых, но в Киеве остались многочисленные подруги, по которым она скучала. Немецкий язык по-прежнему давался ей с трудом, женского общения явно недоставало, Ганс жену понимал и, хоть и с неохотой, согласился пожить июнь холостяком.
Он приехал в аэропорт за два часа до прибытия самолета, возбужденный, с цветами и бархатной коробочкой — подарком по случаю годовщины официального бракосочетания. Пил кофе в холле для встречающих, переминался с ноги на ногу возле людей с табличками и вдруг увидел ее. Галя шла по коридору в легком летнем платье в легкомысленный цветочек, изящная, веселая, а у нее из-за плеча выглядывал высокий худощавый подросток лет 13-14, удивительно на нее похожий.
По дороге домой, сидя за рулем своей добротной немецкой машины, Ганс старался не смотреть в зеркало заднего вида, чтобы» не видеть мальчика, примостившегося на заднем сиденье, и Галину, которая с безмятежным выражением лица рассматривала упорядоченный пейзаж за окном. Ганс вспоминал, как перед свадьбой с первой женой, деловой немецкой дамой, они договорились не иметь детей. В его сознании это соглашение распространилось также и на второй брак.
Появление этого мальчика, сына, рожденного Галей от некоего студенческого мужа, глубоко уязвляло его самолюбие. Он чувствовал, что ребенка ему навязывают, причем беспардонно, грубо.
Но сказать ничего не мог, возмутиться не смел, боясь разрушить тот чудесный семейный мир, без которого уже не представлял своей жизни.
К счастью, никаких неприятных последствий появление подростка за собой не повлекло. Оправившись немного от смущения, Саша продемонстрировал довольно приличный немецкий, полученный, как он объяснил, в некой языковой киевской спецшколе, и уже через месяц был принят в местный лицей.
Ближе к зиме Ганс смог признаться себе тайно, где-то в глубине души, что присутствие в доме ребенка стало ему приятно. Мальчик не создавал никаких проблем, был улыбчивым, дружелюбным, провожал до дома соседских девчонок, играл за школьную сборную в футбол. Ну а когда директор лицея пригласил Ганса для личной беседы и сообщил, что «ваш сын, гер Шварцвальд, исключительно одаренный мальчик», тот действительно почувствовал себя отцом.
Осенью следующего года Галина опять стала частенько вспоминать Киев. Она уже хорошо говорила по-немецки, даже устроилась на работу в небольшое издательство иллюстратором — кто бы мог подумать, что в ней столько лет дремал художественный дар! — но подруг у нее по-прежнему было мало, и ее снова потянуло на родину.
В этот раз Ганс был даже немного рад ее отъезду. В гараже у него давно стоял древний мотоцикл, и они договорились с сыном, что пока матери не будет дома, они смогут над ним потрудиться. Провожая жену в аэропорт, Ганс в шутку спросил, нет ли у нее случайно других детей, но Галина только рассмеялась и заверила его, что Саша — ее единственный сын.
Две недели пролетели быстро. Утром в день ее прилета Ганс с Сашей отмылись от грязи и масла, привели в порядок гараж, аккуратно спрятали под пленку окончательно добитый мотоцикл и поехали в аэропорт встречать маму. На этот раз они опаздывали и примчались в терминал, когда самолет уже сел. Поэтому и Галину увидели сразу. Она вышла из здания аэропорта под руку с бодрой старушкой, которая в другой руке держала огромную клетчатую сумку. Ганс даже не успел опомниться, как Саша с радостными криками бросился к старушке.
По дороге домой Галина объяснила, что родители ее действительно давно умерли, ее вырастила бабушка, которая совершенно не привыкла жить одна, поэтому оставить ее в Киеве было бы просто злодейством. Тут в разговор вступила бабуля и на бойком немецком заверила, что хлопот от нее не будет, а пользы очень много.
Ганс, естественно, не поверил. А зря. Уже через месяц он не мог себе представить, как они жили раньше без милейшей Антонины Михайловны. Теперь стало ясно, почему Галя без всякого энтузиазма относилась к приготовлению пищи: зачем, если дома всегда была бабуля? Холодцы и борщи, картошка по-баварски и бигос — Антонине Михайловне удавалось на кухне все. Как-то незаметно в доме у Ганса стали собираться по праздникам коллеги, и шеф, уплетая бабулины разносолы, начал многозначительно намекать на возможное повышение.
Впрочем, материальное положение семьи было упрочено сдачей внаем квартиры в центре Киева, где как раз до небес взлетели цены на жилье, да и Антонине Михайловне, бывшей в юности остарбайтером, по немецким законам полагалась неплохая ежемесячная компенсация.
Через полгода бабуля основала клуб «жертв германской оккупации», куда почему-то входили исключительно немцы. В клубе проходили занятия по засолке капусты и огурцов, что крайне изумляло Ганса, но казалось совершенно логичным Антонине Михайловне.
Возглавляемое ею «партизанское движение» мстило германскому правительству за злодейское нападение на Советский Союз путем подпольной продажи солений окрестным жителям, и бравая бабуля клялась, что Рейхстаг не увидит и евроцента налогов от этой нелегальной торговли.
В июне Галине позвонила киевская соседка и сказала, что крупная риелторская компания скупает квартиры в доме, а за их сталинку предлагает «просто неприличные деньги». Галина тут же начала собираться. Она еще ранней весной присмотрела чудесный домик в пригороде, и полученных от риелторов денег с лихвой хватило бы для его приобретения.
В этот раз в Киев захотела прокатиться вся компания. Билеты взяли почему-то на автобус. Ганс попытался возражать, он был в состоянии отправить свою семью самолетом, зачем трястись двое суток в автобусе? Но Галя сказала, что тратить лишнюю тысячу евро нет никакого резона: эти деньги понадобятся при ремонте нового дома.
Проводив семейство на автовокзал, Ганс почувствовал себя глубоко несчастным. Рабочая неделя закончилась, и весь уикенд Ганс бесцельно пялился в телевизор. В понедельник он пошел к врачу: ему посоветовали меньше есть и больше двигаться. В среду поужинал с бывшей женой: удивительно, как ему удалось два года прожить с этой женщиной? С трудом он дотянул до начала следующей недели.
В субботу утром, за час до прибытия семьи, Ганс засобирался на автовокзал. Его томило необъяснимое предчувствие, причем понять, плохое оно или хорошее, было невозможно. Высокий автобус плавно въехал на привокзальную площадь, остановился, и из него начали выбираться пассажиры. Большинство из них тянули за собой уже знакомые Гансу безразмерные сумки в клеточку, а также огромные защитного цвета баулы, заклеенные скотчем.
Наконец в дверном проеме показалась Антонина Михайловна, прижимавшая к себе смешной довоенный ридикюль (никакому немцу и в страшном сне бы не приснилось, что там лежат почти все деньги, вырученные за квартиру). За бабулей шел Саша, еще издали увидавший отца и замахавший ему рукой, а замыкала процессию Галина, что-то державшая в руках — Гансу издалека показалось, что это была веревка.
Галина спустилась по ступенькам, потянула за веревку, и из дверей автобуса начало выплывать нечто худое, белое, длинное… Не сразу Ганс понял, что это собака. Как в замедленной съемке, эта слегка горбатая, нервная, явно не немецкого происхождения псина выносила себя из автобуса, а Ганс уже прикидывал наиболее приемлемый маршрут для прогулок, одновременно изумляясь, как же он не разгадал упорное желание Галины ехать автобусом…
Почему-то ему сразу стало понятно, что заниматься этой собакой будет именно он…
Незваное счастье
