Ангел-хранитель слепой девочки. Она уже не помнила наверняка, когда и почему так случилось. Из воспоминаний о прошлом – только тлеющие костры, ржание далеких лошадей, дым, погремушки, промозглый запах утреннего осеннего луга… Почему-то всегда лучше запоминала звуки и запахи — именно их нанизывала на леску памяти, и вешала те копеечные бусы себе на грудь.
В то утро что-то случилось – она точно не помнила, что именно. Девчонка брошенная – то ли ее забыли, когда убирались оттуда – лагерь отправлялся на рассвете, то ли она сама потерялась среди голосов – бежала долго, догоняла, звала их на незнакомом языке, спотыкалась через корни, ежевичник хватал за худые икры…
А потом упала лицом заплаканным в пепелище – резко обожгла глаза, она терла их чумазыми кулачками, и это лишь добавляло боли – а потом уже ничего – седое полотно рассвета стало черным и объяло крепко-крепко, связало руки, и ноги, и сердце ее связало…
Ангел-хранитель слепой девочки
Под вечер, когда уже упала роса, лежать посреди мира черного было холодно и страшно – вдруг услышала, что кто-то гладит ее волосы. Рука была большая и мягкая, теплые пальцы осторожно выбирали репейники из ее кос – и она замерла, слушая.
Лежала вот так – даже не дышала – а как пошевелится – и это все казалось минутным сном. А потом ее взяли на руки и куда-то понесли… лодочка тех рук казался такой надежной, что ее не смущало – ни куда, ни кто, ни зачем…
С тех пор они шли долго, много дней – сначала он ее нес, а когда малышка начала выздоравливать, то и сама смогла топать рядом – она не видела, куда идет – проклятие цыганского костра сказалось, но его широкая рука ни на мгновение не отпускала ее – узенькую – а от этого все остальное было несущественным.
На ночь он укладывал ее на кучу листьев, бережно подложив под спину свою куртку, укутывал, как только мог, дважды целовал глаза – и волна сна подхватывала девчонку, и несла своим руслом, словно опавший листочек…
Эти воды всегда пугали ее – своими манящими русальными голосами они тянули вглубь, и нечего было им сопротивляться. Но она входила в них, отчаянно погружалась, хотела коснуться босыми ногами теплой тины, достать ее, и ныряла, и — лишь протягивала руку – вот уже, еще чуть-чуть – как река – хап! Разверзнула пасть, и вода тогда хохотала, как старая цыганка, прихлестывая плетями водорослей – а иди-ка сюда, малышка, а иди-ка….
Ангел-хранитель слепой девочки, кажется, чувствовал даже сквозь сон, когда она надсадно содрогалась всем телом, словно отпускала душу на все четыре ветра – вскакивал порывисто, брал ее – невесомую – на руки, убаюкивал, говорил – «Тш-ш-ш… не плачь».
А она и не плакала.
Потому что слепые не плачут.
Только читала пучками пальчиков его лицо, изучала его наизусть, все бугорки Своей Земли Обетованной…
Улыбалась из глубины непроницаемой тишины – и повторяла важно, кивая пальчиком, и расшатывалась маятником на вершине лиственной насыпи, — «ибо ангелам Своим Он заповедал, чтобы охраняли меня на всех путях моих. На руках они понесут меня, чтобы нога не споткнулась о камень».
– Запомнил? Не забудешь? – игриво спрашивала – и ныряла с головой в его теплые объятия.
– Запомнил, — улыбался он, кивая головой, — никогда не забуду.
…. Кем он был для нее? Поводырем? Рукой поддерживающей? Голосом ведущим? Ангелом спасающим?
Она никогда не задумывалась об этом. Ангел-хранитель слепой девочки просто был – и это впоследствии, с годами, стало таким естественным, будто его ладонь – это продолжение ее ладони, словно его глаза – это ею увиденные пейзажи.
А кем была для него она? Прирученным зверьком? Найденышем доверчивым? Продолжением его самого?
Горную реку – зимнюю уже, пронзительно-реальную – они преодолевали в темноте – мириады осколков впивались в кожу, кусали волками, вырывая клыками куски застывшего – белого на фоне воды – тела.
Пока мог, он еще держал ее за руку, но какая-то воронка выхватила его – и разорвала их пополам – тоненькая тросточка ее руки всплывала поплавком: где ты? – но ни слова не было, ни взгляда не было, ни его не было рядом.
Река-цыганка окрутила ее вокруг себя, вокруг пальца, как медный перстень, и наконец, наигравшись, выплюнула на берег: – живи…
А утром она впервые увидела солнце. Сама увидела. Себя увидела – взрослую уже – в отражении спокойной реки. И мир большой увидела – красочный, как юбка, что он купил ей вчера на ярмарке…
Ангел-хранитель слепой девочки
