Два письма. Дверной звонок заверещал неистовым криком примерно в четыре часа утра, и Лидка, как затравленный кролик, не сводит загипнотизированных глаз с удава. Зачем провернула ключ в замке …
Два письма
Как же это было сначала? Сначала? Они поехали на гастроли за границу. Когда вышли из автобуса, ей ветер сорвал с головы шляпу, и … И тогда она увидела Антония. «О, ля-ля», — весело сказал он. Ну вот, собственно, это и была та, первая минута. Вот только для кого: для нее или для него? — Что … что вам нужно? — Дрожащим голосом спросила незнакомца.
Он деловито юркнул в комнату и бесцеремонно начал копаться в шкафу, где лежали документы. Лидия хотела было вскочить и броситься в коридор, чтобы позвать на помощь. Но человек властным жестом остановил ее порывы.
— Не двигайся. Лучше не двигайся и не доводи меня до греха, — глухо и незлобно сказал он.
— Вы меня … убьете?- Затравленно спросила она.
— Дура.
На пол посыпались вырезки из газет, какие-то квитанции и фотографии. С них улыбалась Лидка. Красавица-танцовщица: то веселая, то усталая, то злая. На тех гастролях она никогда не видела, как Антоний (это Лидка так по-своему называла Энтони, того же парня в очках, который работал гидом и переводчиком в их гостиничном комплексе), потихоньку фотографировал ее. Она тогда вообще ничего не видела…
Этот странный, педантичный и одновременно веселый молодой человек знал четыре языка. Лидка, кроме русского и жалких крох французского, ничего не знала. Но хотелось общаться и жить, просто жить в этой лишенной абсолютно любых признаков закомплексованности среде и Лидка нашла выход.
Жестикулируя, извиваясь и мурлыча какие-то неразборчивые звуки, она показывала ему, что рада его видеть, что хочется есть, что будет репетиция, что… Антоний искренне смеялся и как мог, подыгрывал ей.
Скоро они стали всеобщими любимцами тех групп, которые тоже приехали на конкурс. Раскованная и простая в общении молодежь всегда одобрительно улюлюкала, когда они сходились в холле и начинали разыгрывать свою очередную пантомиму общения. Счастливых десять дней! Всего десять, нет — целых десять. Так много для нее, девушки из Украины, так мало и обычно для них, привыкших к подобным встречам, иностранцев.
— Что вы ищете? — Устало спросила, наконец Лидия, когда ее комната после полуторачасового погрома напоминала конец света.
— Письма, — эхом отозвался незнакомец.
Лидка помнит сочувственное лицо Антония, когда она, мрачная и злая влетела в их «столовку» и неожиданно перехватила его взгляд. Не то, чтобы она видела эти глаза впервые. Просто она никогда не видела их такими. И Лидка, неожиданно для себя, запаниковала. Ей вдруг показалось, что в глазах было … там было … Но нет, слава Богу, Антоний уже весело улыбался, пытаясь пропеть песенку, которую Лидка учила его вот уже шестой день: «О-ля-ля, о-ляля съела баба короля.»
И Лидка, не удержавшись, расхохоталась. Ну просто никудышнее произношение. А еще она помнит его глаза после выступления. Ошарашены и добрые. А потом его глаза, когда их группа отъезжала. Весь вечер накануне, и на следующий день Антоний даже не скрывал, что крайне расстроен.
«Ну чего ты? Я напишу тебе », — смеялась Лидка. Он только качал головой. У знаменитого «Икаруса» вдруг поднял ее на руки и прижал к себе крепко-крепко. А когда поставил на место, Лидка удивленно заметила, что у него по щекам … катятся слезы. Это были первые и последние настоящие мужские слезы, искренние, с самой души, которые ей вообще никогда не приходилось видеть. Антоний даже не пытался скрывать или стесняться внезапно возникшей слабости. Он плакал о ней.
Но она и тогда ничего не поняла. Просто обняла его игриво и спела на ухо тихо и ласково: «О-ля-ля, о ля-ля, съела баба короля».
Впервые за десять дней Антоний отказался шутить в ответ.
А потом, когда она приехала на Украину, написал ей:
«Так много слов хочу сказать, но сердце не может сказать. Так много чувств выразить, но сердце не может сказать … Я плачу за твоей любовью, которую не могу заработать. Но мне не стыдно об этом плакаты, потому что это моя честность. Но это так больно. И я плачу, как мать, потерявшая своего ребенка, часть себя. Ребенка, которым она недостаточно гордилась. … Я боялся показать это и не хотел ранить тебя… Это, возможно, правильнее, и я буду ближе к тебе, чем ты можешь себе это представить». А когда она, влюблена по уши в своего будущего мужа, ответила: «Будем друзьями», он написал: «Твое фото будет сопровождать меня во все страны мира, и твоя энергия будет моей на всех тяжелых дорогах жизни. Береги, береги себя… »
Когда дверь за наглым незнакомцем с грохотом захлопнулась, на улице уже светало. Лидка сидела на полу, перебирала старые фотографии и прижимала к себе два письма. Дурочка, как же она испугалась, думая, что за этими письмами пришел незнакомец.
Он забрал только облигации и акции ее мужа. Вся жизнь — два письма, два теплых, как Божье благословение, письма. Но, пожалуй, это преступление, врываться теперь уже в чужую жизнь. Такое же преступление, как врываться среди ночи в чужую квартиру, где нет телефона…
Два письма
