Глаза глупого – за горизонтом, история из жизни. Борясь с остатками утреннего сладкого сна, и с улыбкой наблюдая за своим непоседливым спаниелем, Володя приметил одну странноватую парочку, ютившуюся у дальнего угла находящегося рядом Дворца бракосочетания.
Довольно молодые мужчина и женщина были бомжами. Умостившись на мраморном парапетике, они разложили поверх грязноватого журнала какую-то еду. Картина в нынешние времена примелькавшаяся. Володе удалось разговорить Никиту – так звали мужчину лет сорока.
На следующее утро под ревнивым взглядом собаки Владимир передал своим новым знакомцам кое-какую снедь, приготовленную женой, и те, выдавив скуповатые улыбки, стали чуть пооткровеннее.
Где-то внутри зашевелилось желание оказать им посильную помощь – устроить в реабилитационный центр или какой-нибудь приют. А вечером, устроившись перед ноутбуком с чашкой крепкого зеленого чая, Володя вдруг вспомнил историю, случившуюся в девяностых годах прошлого века на строительстве храма архангела Михаила, что на киевской Дарнице.
Глаза глупого – за горизонтом, история из жизни
Сегодня в тех местах изумительный храмовый комплекс, «приправленный» памятником погибшим чернобыльцам. В лихие же девяностые там был один фундамент. Тогда-то и появился на стройке человек по кличке Колька-бомж.
Мужичонка «нарисовался» возле строительных лесов незаметно, как это выходит у личностей без определенного места жительства. Поселившись в рабочем вагончике, он, благодаря великодушию старосты церкви, обрел сразу кучу благ: одежду, чистую постель, горячую еду и драгоценное тепло.
Кольку даже определили в строительную бригаду – разнорабочим. Но проку от него, как выяснилось, было чуть. Копая траншею для установки беседки, он, выкинув три-четыре лопаты, пускался в длинные разглагольствования.
Выпучив глаза, Колька утверждал, что воинам-чернобыльцам от этого павильончика ни жарко, ни холодно. Крякнув для убедительности, он говорил, что лучше бы на этом месте соорудить летнюю кухню, готовить еду и кормить нищих.
Когда Колька заметил, что на крестины или на похороны батюшек развозят на машинах, то, немного помолчав, сказал: «Если бы они все свои деньги отдавали сирым и убогим, а сами питались с общего котла, как первые христиане, авторитет Православной Церкви вырос бы до небес, и на строительство храма не понадобились бы спонсоры. Каждый прихожанин жертвовал бы по десять гривен, и храм бы уже давным-давно стоял».
Рабочие смеялись: «Ты Колька, рукополагайся, глядишь, выйдет из тебя славный батюшка!» Тот отвечал, что это не его профиль. Он, дескать, сапожник от Бога, откроет собственное дело, сколотит капитал и отстроит храм.
Разумеется, Кольку никто не принимал всерьез. Когда же он, отлынивая от всяческой работы, стал совершать утренние обходы свалок и мусорников, прозвище «Колька-бомж» словно отпечаталось на его лбу.
Он был не против. Поставив рядом с вагончиком «дореволюционное» кресло, Колька натаскал кучу тряпья, соорудил некое подобие печки-буржуйки, и часами просиживал у своего «камина». Что-то жарил, запивая это «что-то» сомнительного цвета жидкостью из пластмассовой бутылки, и принимал посетителей.
Когда местные беспризорники приносили поллитровку (что имело место почти каждый день), Колька начинал травить байки. К примеру, как менял подошву на туфлях Горбачева. Раиса же Максимовна, как всякая рачительная хозяйка, долго с ним торговалась.
Выдержав многозначительную паузу, снова возвращался к философской и церковной материям:
– Не поехал бы Миша на поклон к Папе Римскому, не свалилась бы нам на головы перестройка, и детишки наши не занимались бы наркотиками и не смотрели бы плохие фильмы. Ему нужно было пасть в ноги перед Патриархом, а потом восстанавливать разрушенные монастыри и храмы. Вот тогда и Чернобыль остался бы целехоньким…
Увидев, что посетители начинают «косеть», Колька требовал, чтобы они уходили со святого места. Сам же отправлялся в свои «покои», то есть в ветхий вагончик.
Прожил Колька на строительстве года два или три. Время от времени ездил к брату в «баню» – в кои то веки забраться в ванну. Иногда навещал детей. Где-то жила его жена, некогда указавшая ему на дверь, и вместе с ней – две девчушки.
Колька постоянно твердил, что они души в нем не чаяли, и, как только он переступал порог квартиры, висли у него на шее. На собранные деньги он покупал детям килограмм конфет и ехал куда-то за Печерский мост, где в былые времена работал сапожником.
Ходили слухи, что он так ни разу до них и не доехал. «Присасывался» к первой попавшейся пивнушке и снова начинались глубокомысленные разговоры о том, что если бы, к примеру, заняться откормом и дрессировкой бездомных псов, то преступности бы и след простыл.
Собаки сторожили бы личные авто, дома и квартиры, отыскивали бы наркотики и защищали детей от плохих дяденек. А обученные вороны доставляли бы калекам и бездомным еду. И далее в том же духе.
Умер Колька-бомж внезапно – отравился какой-то «бодягой» с метиловым спиртом, принесенной кем-то из тамошних «сотоварищей». Из больницы его отвезли на ближайшее кладбище, где и похоронили за счет церкви.
Оставил он после себя нечто вроде краткосрочной памяти: две черных стрелочки на стене храма, указывающих, что на службу причастия нужно спуститься в полуподвальное помещение. Рисуя стрелки, Колька одобряюще бормотал: «Все как у первых христиан – благодать и бедность».
На другой день после похорон батюшка поминал усопших и совершал дароприношение. Какой-то пономарь подсказал: «И раба Божьего Николая помяните». Батюшка, едва слышно вздохнув и вытащив частицы из просфоры, нараспев произнес: «И новопреставленных – неразумных, чьи глаза были на краю земли».
Благослови вас Господь!
