Лирический герой — история из жизни. Федя с ненавистью посмотрел на свою фотографию на мониторе компьютера. Лицо круглое, как патиссон, и конопатое, как яйцо перепелки. Белобрысые волосы торчат свиной щетиной. Глаза такого цвета, что хоть линзы покупай. «Глазки-василечки», — умилялась бабушка каждый раз, года Федя смотрел на нее с немым укором. Тьфу! Василечки!
Но самое страшное — это уши. Они торчали строго перпендикулярно голове. Круглые, розовые, покрытые белесым пухом. Федя не поленился и рассмотрел свои уши со всех сторон посредством веб-камеры. Это был конец!
До исследования у него еще оставались какие-то иллюзии на свой счет. Но теперь, обозревая на экране собственное ухо в трех проекциях, Федор неожиданно понял, что на нем род Гаврилиных закончится. С такими ушами за него просто никто не пойдет замуж.
Лирический герой — история из жизни
В классификации самцов, которую, по его разведданным, вели девчонки с курса, он наверняка занимал последнюю позицию.
Георгий Клюев — альфа-самец, Федор Гаврилин — зета-самец. Впрочем, какой он, к черту, самец? Самец — это звучит гордо!
Все усилия полюбить себя таким, каким его создали родители, оказались тщетными. Федя воровато оглянулся и загрузил программу «Стиль и визаж». Программу он незаметно стащил с бабулиного ноута. Бабуля с ее помощью подбирала себе новый имидж каждые полгода. На экране выпало меню с полусотней причесок. Федя растерялся. Он и за неделю не управится. А решать нужно было что-то немедленно.
Вообще-то ему хотелось образа сдержанного и серьезного. Он дважды кликнул мышью на строгой деловой прическе. Теперь на него смотрел все тот же патиссон с глазками-василечками, только с прической агента ФБР. Стиснув зубы, Федя пошел дальше и приделал к своему лицу серебристый космический ежик. Получился гибрид Тинтина и Дольфа Лундгрена.
Перебрав еще десяток вариантов, лирический герой Федя психанул и нажал иконку «обрить наголо». Вместо Джейсона Стэтхема получился пупс-мутант. Особенно хороши на лысой голове были уши. Ими можно было обмахиваться в жару или использовать в бассейне как плавники.
Федя стер программу и невидящими глазами уставился на экран.
Это было несправедливо! Он же не требовал от судьбы чего-то исключительного. Героических пропорций и арийского профиля, как у Клюева. Его бы устроило обычное среднестатистическое лицо. Такое, как у всех. Видеть, как люди расплываются в ухмылках, стоит ему попасть в их зону видимости, было невыносимо.
Еще ладно был бы он чудовищем. Квазимодо каким-нибудь. Шреком. Или певцом Силом. Красавицы любят чудовищ. Чудовища — это всегда интрига. Их же можно расколдовать. Пожалеть. Приласкать. А клоуны вроде него хороши только под куполом цирка. А Оля явно не из тех, кто любит цирк. Эх, Оля-Оля…
Федя гипнотизировал синюю латинскую букву F на рабочем столе монитора. Если открыть «Фейсбук», то, скорее всего, от Оли снова ничего не будет. А если этого не делать, то можно целый день мечтать о том, что она оставила, хотя бы «лайк» на его страничке. Он хоть и урод, зато самый веселый урод на факультете. Это все знают. Вся группа у него во «френдах». И еще двести девяносто два человека.
У него на страничке классно. Хохмы, приколы, анекдоты. Он их сам придумывает, потому что постить чужое творчество—это глупо. Свое некуда девать. В общем, его страничка — один сплошной учебный демотиватор. А ей все равно.
Может, все-таки посмотреть, «лайкнула» она его сегодня или нет? В самый последний раз на сегодня? Федя быстро открыл закладку со своим аватаром. Фотографию он помещать не рискнул. Ну вот! Двадцать восемь «лайков» за два дня. Только ни одного от нее. Зато Оля сменила свою фотографию в профайле.
Федя быстро перешел на ее страницу. Как можно быть настолько красивой? Она стояла, закинув руки за голову и подставив лицо солнцу. Длинные русые волосы развевал ветер. Белый сарафан скрывал фигуру до самых пят. Но дирический герой Федя-то знал, что фигура безупречна. Не девушка — ундина.
Федя с трудом воздержался от восторженного коммента в стихах. Поставил фотографии сдержанный «лайк». «Вы и еще 19 человек like this», — ехидно сообщил ему «Фейсбук».
— А то я не знаю, что я последний в этой очереди, — буркнул Федя.
— Ась? — отозвалась из-за двери бабушка.
Когда это она успела вернуться? Федя поспешно убрал Ундину с монитора и раскрыл первую попавшуюся книжку.
— Я учусь, баб!
-Учись, внучок, учись. Ученье-свет. А я пойду пирожков тебе напеку. С яйцами и капустой.
Чего?! Федя захлопнул книжку. Его бабушка и пирожки сочетались примерно так лее, как байкер на «харлее» и кружевная шляпка. Что-то тут не так.
Федя выскочил в прихожую и подозрительно осмотрел старушку. Бабуля выглядела обычно. Куртка-бомбер, джинсы-скинни и «докторы Мартенсы» на ногах. Когда-то Федя пытался объяснить бабуле, что «мартенсы» — это типа культовый молодежный бренд. На что бабуля страшно возмутилась. Сказала, что «доктор Мартене» — это ортопедические ботинки, созданные в первые послевоенные годы специально для ветеранов. И именно поэтому названы в честь врача. Возразить было нечего.
Чмокнув внука в колючую щеку, бабуля легко подхватила пудовый пакет с капустой и пошла-таки печь пирожки. С ума сойти.
— У нас все в порядке? — на всякий случай спросил Федя.
— А что? — бабуля сделала честные-пречестные глаза.
— Да нет, ничего. Почудилось, — задумчиво ответил Федя.
Что-то было не так. С бабулей он прожил всю свою жизнь и знал ее как облупленную. Федины родители разбежались, когда ему было десять месяцев от роду. Восемнадцатилетняя мать уехала покорять Москву. Не то в качестве актрисы, не то — певицы. Сделав в результате успешную карьеру кассирши в супермаркете, она снова вышла замуж, родила двоих детей и в Челябинск больше не вернулась.
Когда Федя был маленьким, она частенько приезжала с полными сумками подарков навестить сына и мать. Федя очень не любил эти визиты, потому что его заставляли вставать на табуретку и читать стихи про ласковые мамины руки. Но потом наезды стали все реже, а подарки все жиже.
Теперь они обменивались только поздравлениями на Новый год, и то через раз. Отца Федя вообще не помнил. На единственной уцелевшей свадебной фотографии рядом с матерью стоял долговязый чернявый парень. Ничего, кроме отчества, Федя от него не унаследовал. И на том спасибо.
Несмотря на явно драматическую биографию, в целом Федя был доволен жизнью. Бабуля не только заменяла ему мать и отца. Она с лихвой компенсировала целую армию разнообразных родственников. Иногда ее было даже слишком много.
С кухни таки потянуло пирожками.
— Феденька, внучок, иди сюда, любимый! — позвала его бабуля умильным голосом.
Лирический герой Федя зашел на кухню, взглянул на бабулю, которая по случаю жары была в футболке, и сразу все понял. И про пирожки. И про «Феденьку любимого». Вот значит как? А ведь он ее предупреждал! Что дальше? Пирсинг? Боди-арт?
Правую руку бабули от запястья до плеча обвивала свежая татуировка, представлявшая плетистую розу с зелеными листьями. В районе бицепса роза завершалась скромными полураскрывшимися бутонами винного цвета. Не татуировка — мечта какой-нибудь эмтэвишной рэперши.
Федя открыл, было, рот, потом закрыл. И сел жевать пирожки, чтобы не поддаться соблазну прокомментировать увиденное.
— Ну как? — робко спросила бабуля.
— Вкусно, — ответил Федя, пережевывая липкое тесто с практически сырой капустой. Готовить бабушка не умела.
-Я про татушку… — робко улыбнулась бабушка. — Классно, да?
— Зашибись! — подтвердил Федя.
— Я знала, что тебе понравится, — с облегчением затараторила бабуля. — Я в самом лучшем салоне делала. Мастер — отпад. Хочешь, я тебя к нему свожу?
— Нет, спасибо. Я не испытываю тяги к саморазрушению.
— Ну, Феденька! Уж нельзя бедной бабушке давнюю мечту осуществить! Сколько мне на белом свете осталось-то?
— С таким отношением к себе недолго. А когда у нас пирсинг? — сердито уточнил Федя. — Тебе очень пойдет. Будешь старушка-панкушка.
— Федор, — строго сказала бабуля, — ну что за бред ты несешь? Какой пирсинг? Я, слава богу, еще в ясном уме и твердой памяти. Пирсинг — это для молодых девушек.
Федя поперхнулся комком сырого теста. В каком-каком уме?
В прошлом году бабуля вдруг решила осуществить мечту детства и научиться кататься на велосипеде. Сказано — сделано. Видеокурс она скачала из YouTube и сразу взяла быка за рога. В смысле велосипед — за руль. Но пропустила тот раздел видеокурса, где говорилось о езде по пересеченной местности и форсировании водных преград.
Слава богу, отделалась сломанной рукой, недооценив опасности дождевой лужи. И это даже было к лучшему. Потому что из-за перелома бабуля перестала брать уроки игры на электрогитаре. И соседи в доме вздохнули спокойно.
Но это еще цветочки. В позапрошлом году бабуля увлеклась вдруг какой-то Лени Рифеншталь. И по примеру этой самой Лени бабуля решила погружаться с аквалангом. В шестьдесят-то с лишним лет. У Феди как раз была самая первая в жизни летняя сессия, и он не вылезал из-за учебников. Похоже, у бабули на это и был расчет.
Федя весь извелся, звонил ей два раза в день и умолял вернуться. Лето, жара, Крым. А у нее сердце! Печень! Что там еще бывает у пожилых людей? Магнитные бури! Все было тщетно. Бабуля с восторгом описывала красоты подводного мира и радости глубинного опьянения. Федя взвыл.
И вдруг бабуля перестала отвечать на звонки. Федя по Сети поднял все дайверские клубы страны, те связались с крымскими пляжами. Прочесали все станции по аренде дайверского снаряжения. По масштабам операция была сравнима со спасением челюскинцев.
И бабулю таки нашли. Она преспокойно себе ныряла в районе мыса Тарханкут. А мобильный просто утопила, потому, что лирический герой Федя якобы достал ее своим старческим брюзжанием. И этот человек еще что-то говорит про ясный ум? Внука бы постыдилась!
Федя вернулся в свою комнату и снова запустил «Фейсбук». От Оли ничего не было. А на что он, собственно, рассчитывал? Ему никогда не везло в любви. Он нашел в верхнем правом углу своей странички шкалу времени и потянул бегунок вниз. 2009… 2000… 1997. Вот смешная фотка. Это он в детском саду. Рожица-патиссон, два уха-лопуха по бокам и синие велюровые штанишки на ножках-спичках.
Тогда он влюбился в первый раз в девочку по имени… По имени… А, неважно. Она все равно его бросила ради супермачо Женьки Голубева. У Женьки было два неоспоримых преимущества. Его из садика забирал отец, тогда как всех остальных уводили бабушки. И у него был свой собственный электромобиль… Столько лет прошло, а обидно. Детская травма, однако.
В первом классе его настигло настоящее большое чувство. Она была как добрая фея из сказки. Глаза добрые-добрые. Руки мягкие-мягкие. И пахло от нее земляничным мылом и ромашками. Он был готов жениться. Но, увы, она была замужем. И, как оказалось после, любила не только его, но и весь свой первый «А» класс, в котором была учительницей. Еще одна травма. А сколько их еще будет?
А вот это уже девятый класс. Тогда он стал жертвой сексуальных домогательств со стороны одноклассницы. Он понимал чувства бедной девушки, но никак не мог ответить взаимностью. Ленка Титова на уроках физкультуры напоминала самку тюленя на лежбище. Федя ее боялся. Естественно, после всех этих потрясений у него не могли сложиться нормальные отношения с женщинами.
В Олю он влюбился в тот момент, когда впервые увидел. Она спускалась по центральной лестнице универа, а он шел навстречу. Они встретились глазами. И у Феди ушла земля из-под ног. «Ее глаза как два тумана, ее глаза как два обмана…» Лирический герой Федя начал писать стихи, хотя всегда посмеивался над бабулей, пускавшей слезу над томиком Вердена.
Ему не повезло. В тот день у Амура были проблемы с расходными материалами. Стрелы закончились. И Амур тупо пырнул Федю ножом. С тех пор для него больше никого, кроме Оли-Ундины, не существовало. Они с Олей учились на одном факультете романо-германской филологии. Только Федя на германской, а Оля — на романской. Но все равно виделись каждый день и даже практику проходили в одной школе. И она над ним не смеялась. Почти никогда.
Однажды Федя набрался смелости и пригласил ее в кафе на мороженое. Оля посмотрела на него таким взглядом, что Федя впервые в жизни пожалел, что не может укрыться ушами с головой. Потому что он залился алой краской до самых пяток. Даже конопушки побелели. А она засмеялась и погладила его по щеке. «Ты такой милый», — сказала она ему.
Федя был не дурак и фразу понял правильно. «Ты милый» на девчоночьем языке означает «Парень, у тебя нет ни единого шанса. Отвали!».
Тогда-то Федя и заделался шутом гороховым, как это называла бабуля. Если он не может завоевать девушку красотой, значит, сразит ее харизмой и обаянием. Вон Зеленский, метр с кепкой, лицом тоже не Аполлон, а каких девушек кадрит. А чем Федя хуже? У Феди, слава богу, хотя бы рост метр восемьдесят два. И он еще продолжает расти. Спасибо папе за гены.
Карьера комика была несовместима с карьерой будущего специалиста по семантике немецких глаголов. Федя, недолго думая, плюнул на учебу, хотя до той роковой встречи числился в «перспективных мальчиках». Записался в команду КВН. Открыл свое стендап-шоу в студенческом кафе. Стал любимцем первокурсниц. И даже сыграл остряка Меркуцио в зачетном спектакле по английскому.
Правда, ему были ближе лирические персонажи. Несмотря на уши. И он как раз над этим размышлял, когда преподша спросила, кого он хочет играть. Захваченный врасплох, он честно ответил: «Ромео». Над этой шуткой смеялись еще дня три. Спектакль, увы, провалился. И все из-за Феди. Когда его Меркуцио, зажав смертельную рану, упал на руки Ромео-Клюева и изобразил агонию, у Клюева от смеха случился истерический припадок, и он уполз за кулисы, держась за живот, чтобы не лопнуть.
Знаменитая реплика «Чума возьми семейства ваши оба» потонула в хохоте зала. Больше Федю на драматические роли не звали. Он увяз в амплуа комического персонажа, как палеозойская муха в янтаре.
…Федя усилием воли оторвался от компьютера и рухнул на тахту. Ну вот, «Стиль и визаж» тоже не помог. Остается только пластическая хирургия. Но время работает против него. Еще немного — и объявится какой-нибудь героический красавец и уведет его девушку под венец.
Вернее, уже объявился. Судя по тому, как активно Клюев переписывается с Олей, его она «милым» не называет. И это было особенно обидно, потому что, кроме киношной физиономии, у Клюева никаких достоинств больше не было.
Неужели Оля настолько слепа? Она что, клюевскую страницу в «Фейсбуке» не видела? Клюев в анфас. Клюев в профиль. Клюев в торгах. Клюев в образе. Клюев, Клюев, Клюев! «Нарциссизм» это называется. Лирический герой Федя, когда влюбился, сто книжек по психологии перечитал.
Чтобы отпустило. Только это все равно не помогло. Одна польза — терминологии нахватался.
Солнце уже опускалось за высотки и комнату залил неяркий вечерний свет, когда неслышно вошла бабуля.
— Грустишь? — Бабуля присела рядом и положила теплую руку ему на плечо.
— Грущу, — тихо признался Федя.
— Из-за Оли? — спросила Бабуля.
— Угу, — подтвердил Федя.
— Красивая девушка. И серьезная. Теперь таких не делают, — задумчиво сказала бабуля. — Мне она нравится. Одобрямс!
Тут до Феди дошло. Он даже подскочил на своей тахте.
— Откуда ты знаешь?! Ты что, рылась в моем компьютере? Как ты могла? Подожди. — Федя успокоился. — Никак не могла. Я же его запаролил!
— Нет, конечно, — улыбнулась бабуля. Твой компьютер — твоя крепость. Я к нему близко не подходила.
— Тогда откуда?..
— Сынок, ты что-нибудь слышал о сетевой безопасности?
— Чего?
— Чтобы войти в твой компьютер с любого другого, большого ума не надо. Я тебе брандмауэр на сеть уже поставила, но вообще ты должен сам предохраняться. Чай не маленький.
Дальше бабуля прочитала Феде целую лекцию о его беспечности, неприкосновенности личной жизни и прочих всем известных вещах. Бабуля, когда хотела, могла быть очень нудной. Федя страшно обиделся. Ну, какое она имела право следить за ним? В конце концов, это его жизнь. И если бы он хотел, он бы сам все рассказал.
— Федечка, — назидательно резюмировала бабуля, — я это сделала, чтобы ты понимал: все, что ты хранишь в компьютере, может быть использовано против тебя. Включая те сайты, которые кодируются тремя буквами «X».
Когда до Феди дошло, что его маленькие шалости на сайтах для взрослых стали достоянием широкой общественности, он чуть не умер со стыда. Ну, это уж… Нет, этого он не простит никогда! Все! Дружбе конец! Федя схватил куртку и выскочил на улицу.
— Ужин в семь, — успела сказать ему бабуля, прежде чем он с показательным грохотом захлопнул за собой двери. Не будет он ужинать больше никогда!
Федя быстро шел по Академгородку и злился. Он сам дурак. Расслабился. Решил, что бабуля просто милая старушка с симпатичными тараканами в голове. А то, что старушка тридцать лет в КБ Антонова проработала? Ее до сих пор на все конференции по самолетостроению зовут. Вот и доверяй после этого старушкам!
Телефон пропиликал. Sms. «Могу помочь с Олей. Приходи!» — было на дисплее. «Вот еще», — буркнул Федя и решил не отвечать. «Клюев — отстой», — пришла через полчаса следующая sms’Ka. Федя усмехнулся. Почему-то в бабушкином исполнении сленг выглядел естественнее, чем в его собственном. «Заказала пиццу. Привезут через двадцать минут», — снова телеграфировала бабуля.
Это означало в переводе на их язык: «Прости меня, пожалуйста!» И Федя сменил гнев на милость. К тому же есть очень хотелось.
— Выкладывай! — потребовал лирический герой Федя, когда закончился последний кусок пиццы. — Как ты мне можешь помочь?
— Вот, — протянула ему бабуля книгу в сером переплете, — прочитай сначала.
Федя взглянул на имя автора. Оно ему ничего не говорило. Наверное, это что-то из романской филологии.
— Когда дочитаешь, приходи. Обсудим, — сказала бабуля и ловко отправила коробку из-под пиццы в «мусорный» угол. Они с Федей не были зациклены на чистоте и гигиене.
Федя прихватил пахнущий пылью томик и пошел на родную тахту. Сначала он ничего не понял. Роман был в стихах, и Федя с трудом продирался сквозь поэтические метафоры. Но примерно к пятидесятой странице до него стало доходить. Неужели бабуля хочет… Нет, это невозможно… Хотя в этом что-то есть. И Федя пошел будить бабулю, чтобы обсудить тактику.
Была только одна проблема. Как объяснить Клюеву Федин замысел. «На хвастуна не нужен нож. Ему немного подпоешь — и делай с ним что хошь» -загадочно процитировала бабуля какого-то «древнего поэта». Но Федя понял.
Не бабуля — гений!
— Слышь, Клюев, — Федя подсел к Клюеву на стадионе после зачета по физре. — Я смотрю, с Ермишевой у тебя никак.
— С Олькой? Никак, — огорошено подтвердил Клюев. — Такой облом.
— Да уж, удар по репутации, — подтвердил Федя. — А ведь ты самый крутой по девчонкам. Все знают.
— Я просто не очень словами умею выражаться, — пожаловался Клюев. — А девчонки любят, чтобы им всякие глупости писали.
— Найми профессионала, — посоветовал Федя, — мастера разговорного жанра.
— Сколько? — сразу просек меркантильный Клюев.
— Нисколько. Хочу проверить одну теорию по нейролингвистическому программированию.
— А, — задумался Клюев, — типа эксперимент?
— Типа того, — подтвердил Федя. — Гарантия 90 процентов.
— А что делать нужно? — оживился Клюев.
— Тебе — ничего. Мне только нужен доступ к твоей страничке в «Фейсбуке».
— Да не вопрос, — обрадовался Клюев. — Давай ноут. Спасибо, брат!
— Не стоит, — с доброй иезуитской улыбкой ответил Федя.
Оля Ермишева была сова и полуночница, как говорила ее мама. Это создавало Оле некоторые проблемы, потому что цивилизация явно была заточена под жаворонков. Во всяком случае, в универ нужно было приходить к восьми. И это была чистой воды дискриминация.
Оля захлопнула книгу и уже собралась было ложиться спать. Но не удержалась и заглянула в последний раз на сегодня в «Фейсбук». «Друзей» у нее было немного, человек тридцать. Все давно уже спали. Четвертый час, на минуточку. Но напротив чьей-то фамилии светилась зеленая горошина. Клюев? Не может быть. Клюев был спортсмен и к своему режиму дня относился как правоверный мусульманин к намазу. Чего это он?
«Не спишь?» — побежала строчка в чате. «Не сплю!» — подтвердила Оля.
«Полнолуние. В полнолуние всегда тревожно. Правда? Будто тебя зовут куда-то, а ты не можешь понять, куда и кто». — «Правда, — удивилась Оля. — Клюев, это ты?» — «Я», — лаконично ответил Клюев. «Я тоже себя странно чувствую в такие ночи», — призналась Оля. «Ты читала «Лунные хроники» Мариуса фон Брегеля?» — «Даже не слышала». — » Я тебе принесу завтра»…
Они болтали, пока не зашла мама, чтобы будить Олю на пары. Оказывается, уже давно встало солнце. А она и не заметила. Чудеса!
Оля едва дождалась большой перемены. Клюев учился на юридическом. У них пары были в другом крыле. Раньше большой перемены увидеться, никак не получалось. Нудная лекция об асимметричном дуализме языкового знака навевала сон. Оля незаметно для препода загрузила в айфоне «Фейсбук» и открыла клюевскую страничку.
Клюев в анфас. Клюев в профиль. Клюев демонстрирует обнаженный торс в шесть кубиков. Быть такого не может, чтобы Оля так фатально в нем ошиблась. Она же всегда считала его самовлюбленным павианом. И вдруг. Вычислить характер человека по страничке в «Фейсбуке» не составляло никакого труда.
Новые посты и статусы каждый день? Куча никому не нужных приколов, линков и чужих заезженных афоризмов? Значит, хозяин странички одинок. У него нет любимого дела. И он отчаянно нуждается в подтверждении собственной значимости.
Клюевская страничка однозначно указывала на то, что ее хозяин болван с комплексом собственной неполноценности. Хотя, кончено, красив как бог. Но явно не отягощен интеллектом. Но ведь она сама проговорила с ним всю ночь и совершенно точно почувствовала родственную душу. В этом была загадка, тайна и мистика. И Оле не терпелось во всем этом разобраться.
Наступила большая перемена. Оля торопливо промокнула салфеткой нос, чтобы не блестел, и подкрасила губы. Но ее ждало разочарование. На большой перемене Клюев торопливо вручил ей книгу, пробормотал, что ему срочно в библиотеку, и исчез, даже не попрощавшись.
«Все чудесатее и чудесатее», — процитировала Оля сама себе кэролловскую Алису и поежилась. Да что такое? Ей все время казалось, что на нее кто-то смотрит. Она резко повернула голову. Федька Гаврилин тут же отвел взгляд и уткнулся в свой ноут. Чего это он? Нет, Оля, конечно, знала про Федышну влюбленность. Но это были его проблемы. Оля не очень уважала шутов. Даже в цирк в детстве не ходила.
Ей куда больше нравились лирические герои, которые не спали в полнолуние и читали никому не известных авторов в подлиннике. И она снова принялась изучать клюевские фотографии. Что-то не совпадало. Но вот что?
Днем Клюев опять не появился. Зато ровно в полночь напротив его фамилии засветилась зеленая горошина.
«Привет!» — написал Клюев. «Привет!» — отозвалась Оля. Ей было стыдно, но она, как последняя дура, уже два часа дожидалась его в Сети.
Они проговорили до полвторого. После вчерашней ночи очень хотелось спать. И у Оли снова появилось чувство, что она знает Клюева всю жизнь. Они думали одинаково. Читали одни и те же книги. Смотрели одни и те же фильмы. И даже одинаково не любили лето. С мухами, жарой и назойливым тополиным пухом. Оля обожала ноябрь. До сегодняшнего вечера она считала себя единственным человеком в мире, который охотно променял бы три июля на один ноябрь.
И вдруг оказывается, что она не одинока. Клюев тоже любил дождь, и желтый свет фонарей в лужах, и листья-монетки на мокром асфальте. Это было открытие. Оля заснула, едва коснувшись головой подушки. И проснулась счастливой.
Они разговаривали ночи напролет и почти не виделись днем. Оле казалось, что Клюев просто от нее прячется. И она не могла понять почему. Может, в ней что-то не то? Ну конечно, не то. Она же, как макаронина. Кволая, вялая. А Клюев спортсмен. Ему нравятся подтянутые девушки. Оля пообещала себе сразу после сессии записаться в тренажерный зал.
А потом Клюев уехал. Сдал экстерном сессию и уехал на все лето тренироваться в какие-то лагеря. Он был спортивной надеждой университета, и злые языки поговаривали, что это была единственная причина, по какой Гошу Клюева вообще держали на юридическом.
Но только одна Оля знала, что все это ерунда. Потому что наглая внешность супермачо и альфа-самца, оказывается, ровным счетом ничего не значит. Под ней есть совсем другой Гоша. Лирический герой. И Оля была в него влюблена.
Идиот! Дурак! Кретин! Лирический герой Федя молотил себя по лбу толстой книгой в пыльном сером переплете, с которой все началось. Это ж надо было так лохануться. Звонил Клюев. Сказал, что осенью женится. Попросил прекратить эксперимент, потому что он боится показываться на глаза Ермишевой. Она и так бегает за ним как влюбленная кошка. А у него невеста ревнивая. И папа у невесты депутат. Что теперь делать?
Федя открыл книгу и быстро пролистал текст. Автору хорошо. Он в конце просто укокошил своего героя, который проделал подобную шутку с одним своим приятелем и девушкой по имени Роксана. Теперь ему остается только одно. Отправиться на войну и героически погибнуть, как этот самый де Бержерак. Или сознаться во всем Оле.
Нет. Лучше уж на войну. Есть еще вариант — убить Клюева. Но тогда Оля будет потеряна для него навсегда. За эти три месяца романа в «Фейсбуке» он успел ее хорошо изучить. Она уйдет в монастырь. Или примет обет молчания в знак вечной скорби. И Федя снова принялся колотить себя книгой по лбу: «Дурак, дурак, дурак!»
Тихонько вошла бабуля. Вынула у него из пальцев ни в чем не повинную книгу. Провела пальцем по затейливым завитушкам заголовка: «Эдмон Ростан. Сирано де Бержерак». Вздохнула о чем-то своем. Погладила внука по вихрастому затылку.
— Бабуль, что мне теперь делать? — спросил Федя чуть не плача.
— Рассказать ей все как есть, — улыбнулась бабуля. — Ты сумел доказать ей, что заслуживаешь ее внимания. Теперь докажи, что способен на настоящий мужской поступок. Мы, женщины, умеем ценить такие вещи.
— С ума сошла? Я не способен на настоящий мужской поступок, — в ужасе попятился Федя.
— Способен-способен,- заверила его бабуля. — Поверь своей старенькой, но очень опытной бабушке. Все будет хорошо…
* * *
— Ермишева! — позвал лирический герой Федя Олю на следующий день. — Тут тебе Клюев книгу передал.
При слове «Клюев» Оля засияла, взяла многострадальный том в сером переплете и с недоумением уставилась на заголовок.
— Зачем? — спросила она.
— Ну, чтобы ты прочитала… — пожал плечами Федя и покраснел. Час расплаты был все ближе и ближе.
— Чего мне ее читать? — удивилась Оля. — Я ее наизусть знаю. Причем в оригинале. Это моя любимая книга Я по ней курсовую в прошлом году писала.
— Правда? — обрадовался Федя. — Ну, тогда я должен тебе кое-что объяснить.
Разговор был недолгим, и Феде пришлось покинуть пары сразу по его завершении. На его щеке отчетливо багровел отпечаток Олиной ладони, и отправляться в таком виде на занятия было не комильфо. Внешность Ундины оказалась обманчивой. У трепетной озерной нимфы Оли Ермишевой удар оказался как у боксера Кличко.
Когда он пришел домой, бабуля посмотрела на принт на физиономии внука, хмыкнула и пробормотала что-то вроде: «Хорошая девушка». Федя обиделся и пошел горевать на свою тахту. В полночь он в последний раз проверил «Фейсбук». Напротив Олиного имени горела зеленая горошина.
«Спишь?» — спросила Оля. «Нет», — ответил Федя.
Они всегда так начинали разговор. Оля и Клюев. Клюев и Оля. И только тут Федя понял, что Оля в чате с ним. С ним, Федором Гаврилиным, зета-самцом и шутом гороховым. А не с Георгием Клюевым, красавцем и лирическим героем.
«Гад ты, Гаврилин», — написала ему Оля. «Я знаю», — признался лирический герой Федя.
Они снова просидели в «Фейсбуке» до самого утра.
Лирический герой — история из жизни
