Оладушки для любимого. Я боялась превратиться в тех женщин, которые отдаются семье, а их за это не ценят и бросают…
Меня точно поймут все те, кто когда-то приехал в большой город из места, где не ходят трамваи, нет метро и не найти днем с огнем круглосуточных супермаркетов. Приходит время, когда ты вырастаешь из родного городка. Когда-то он был тебе впору, ты жил в нем, и все казалось нормальным, а потом переехал в мегаполис, и вдруг изменилось.
Довольно быстро пропало то первое чувство, когда город кажется тебе сперва таким гигантским, необъятным, что до него тебе, маленькой, еще расти и расти. Восхищение проходит, и ты уже чувствуешь себя в большом городе комфортно.
Проходит пять-десять лет, и большой город становится тебе домом, а когда возвращаешься в тот маленький городок, вдруг понимаешь, что он стал тебе безнадежно мал: улицы и переулки, лестничные клетки и магазины — все слишком маленькое и тесное, как старая школьная форма, кормящая моль в шкафу.
И ты неожиданно осознаешь, что вырос, и не только из этого маленького городка, а из всего того, что было когда-то давно твоим прошлым. И теперь ты сам решаешь, что хорошо и что плохо, как жить и какие выводы делать…
Оладушки для любимого
— Мам, ну чего ты приехала, я ведь сказала, что сама доберусь!
— Да ну что ты, родная, мне ж несложно, — заулыбалась мама, расцеловывая меня и одновременно выхватывая из рук мой чемодан.
— А ты так редко приезжаешь, я уж не знала, как дождаться тебя!
— Дождалась ведь, — ответила с легким раздражением, но стало стыдно, и я сгладила свои слова улыбкой. Мама сразу расцвела.
— Я еще вчера налепила твоих любимых вареников с вишней и оладушек нажарила! — сказала она. Я вздохнула, отбирая у мамы назад чемодан.
В этом вся она: вычистит все до блеска, наготовит, еще и на центральный вокзал приедет встречать, а ведь до него с нашего райцентра добираться почти полтора часа на маршрутке. Сколько помнила маму она всегда и обо всех заботилась, зачастую забывая о себе. Дома у нас всегда было чисто, уютно и пахло свежей выпечкой. Вот только все это не помогло ей удержать отца.
Мы были с ним лучшими друзьями: ездили на рыбалку, играли в шашки, смотрели олимпийские игры по телику, но однажды я пришла из школы, а его нет. Ни его, ни пальто не вешалке, ни удочек в кладовке, ни старого махрового халата, в котором он ходил по дому.
— Папа ушел, у него теперь будет другая семья… Но ничего, милая, мы с тобой справимся, — повторяла мать, гладя меня по голове.
Глаза ее излучали тревогу, растерянность, но никак не обиду и желание отомстить отцу. Хоть бы намек на самоуважение! Нет, только непонимание и покорность судьбе.
А я… обвиняла ее за это. Мне казалось, что именно поэтому папа бросил маму. Тогда, в четырнадцать лет, я пообещала себе никогда и ни за что не стать такой, как моя мать и не печь оладушки для любимого.
— Ох, Настюха, сколько лет! — Ирка вскочила из-за столика, как только я зашла в кафе, и кинулась меня обнимать. — Боже, истощала совсем, подруга, и не узнать! Что же у вас там, в столице совсем уже есть нечего?
— Ну, вы-то, я смотрю, за нас наверстываете, — рассмеялась я и легонько похлопала ее по округлившемуся животику.
— Тсс! — улыбнулась моя старая школьная подруга, приложив палец к губам. — Только успокоился, не буди. Второй день пинает.
— Футболиста родишь, точно!
— Ой, я уже и не знаю, кем он будет, — притворно запричитала Ира, поглаживая животик. — А вы там с Сережей как, не планируете еще? — спросила она.
— Да что ты, — отмахнулась я, присаживаясь за столик. — Мне не до ребенка сейчас. Я думаю сначала дослужиться до начальника отдела как минимум…
— А Сережа что думает? — она внимательно смотрела на меня.
— Сережа? Да я его об этом и не спрашиваю, если честно. У нас немного другие отношения.
— Это же какие, интересно?
— Партнерские. Мы оба равноправные члены наших отношений, и каждый из нас имеет право на собственное мнение и свою жизнь. Понимаешь, я не хочу приносить себя в жертву, как…
— Как твоя мать, — закончила за меня Ирка, наклонилась ко мне и твердо заявила: — Настенька, твой отец бросил вас не потому, что мама была плохой, а потому, что он был козел! Когда же ты это, наконец, поймешь!
— Ир, я не хочу становиться одной из этих… ну, ты понимаешь. Которые ходят по дому в бигуди, готовят первое, второе и компот каждый день и рожают детей раз в пятилетку… — я осеклась.
— Ну-ну, — обиженно закивала подруга, — то есть такой, как я. А как ты хочешь? Жить своей жизнью, деля с любимым человеком только постель и счета за квартиру? Ты боишься, что если ты будешь заботиться о ком-то или позволишь заботиться о тебе, то тебя непременно бросят?
Я пожала плечами и кивнула.
— Мне тоже страшно, — вдруг сказала Ира, — каждый день. Я боюсь однажды посмотреть в глаза Сашки и не увидеть того, что вижу сейчас. Но любить — это значит дать другому человеку безграничную власть над собой, надеясь, что он никогда ею не воспользуется. Понимаешь?
Я думала об этих словах подруги, возвращаясь, домой от мамы. Надо признать, она была права.
Псевдофеминистский запал, и вся моя глухая оборона были не чем иным, как страхом остаться одной, никому не нужной и ничего в жизни не добившейся. Такой, какой осталась мать, всю жизнь отдавшая семье, а в итоге в сорок лет вынужденная пойти на базар, чтобы как-то прокормить ее остатки.
«А, будь что будет, — в итоге решила я, уже стоя у дверей квартиры и ковыряясь в сумке в поисках ключей. — В конце концов, я люблю Сережку, он меня, надеюсь, тоже, и…» И тут двери квартиры с широкой белозубой улыбкой распахнула блондинка… в моем халатике. Я онемела. Мгновенно вся жизнь и все мои будущие планы пронеслись перед глазами в обезумевшем слайд-шоу, и первым моим желанием было ущипнуть себя и проснуться.
— Привет! — сказала девушка. — А мы ждали тебя только вечером! Мы?! Ждали?! Ситуация стала походить на театр абсурда.
Тут из кухни, гармонично дополняя идиллическую картинку, вышел мой Сережка в фартуке.
— Настя! Мы тебя ждали позже! И когда от этих «мы» у меня начало темнеть в глазах, он добавил: — Кстати, это Мариша, моя сестра. Вот вы и познакомились. Он вытащил из моих онемевших пальцев сумку и чмокнул в нос.
— Я успел соскучиться. Решил научиться готовить твои оладушки для любимого с медом, а Маринка у нас знатный кулинар, вот я и позвал ее на помощь.
И в этот самый момент вся моя годами выстраиваемая броня, весь мой здравый смысл — щелк! — и вырубился, будто у него перегорели предохранители. Теперь я сама готовлю оладушки для любимого — оказывается, мы оба любим это блюдо.
И знаете, что я поняла, стоя за плитой? Иногда, кажется, что ты слишком взрослый, чтобы слушать чьи-то советы и повторять чужие ошибки, но жизнь такая штука, в которой никогда не стоит делать окончательных выводов.
Оладушки для любимого
