Ребенок останется с отцом — история из жизни. Я люблю сына ребенка больше жизни, только находясь рядом с ним, ощущаю себя счастливым, кому-то нужным.
Кажется, с тех пор, как я впервые попал в Германию, прошла целая жизнь, а на самом деле — всего двенадцать лет. Выучившись на повара и имея недюжинную фантазию, я решил, что смогу «завоевать» эту страну и выбиться в люди, как говорила моя мама.
Верил в удачу и в то, что стану, как минимум, помощником шеф-повара в дорогом немецком ресторане. По молодости я не понимал, что существует языковой барьер: это серьезная проблема за границей, и не только в Германии.
Проработав целый год на побегушках в кафе под присмотром старого педантичного рыжебородого немца, я испытал больше унижений и разочарований, чем счастья. О каких успехах могла идти речь, если мне поручали только самую мелкую грязную подсобную работу: то я рыбу чистил, то овощи, то мыл посуду.
Ребенок останется с отцом — история из жизни
Прожив год и лишившись розовых иллюзий по проводу бешеного успеха, я понял, что без знания местного языка мне не обойтись. И мало было просто кивать головой, повторяя: «Я, гут», — нужно было выучить множество технических немецких терминов, которыми пользовались на кухне, уметь быть обходительным и вставлять местные диалектные словечки.
Я откладывал деньги на языковые курсы и снимал комнатушку в дальнем квартале города, населенном в основном переселенцами из бывшего Союза.
Здесь я был как дома, не чувствовал себя одиноким. Даже сам квартал выглядел жилым, то есть не был «вылизан» до идеальной чистоты. Тут грели душу знакомые привычки наших людей, один менталитет, понятная речь. Так вот, я намеревался попробовать совершить рывок в своей карьере, досконально выучив немецкий.
Только теперь понял, как много упустил в школе. Ведь за партой нам давали необходимые знания, причем бесплатно, — учи, запоминай. А сейчас приходилось жертвовать своим свободным временем, чтобы вникать в изменения немецких артиклей, появление талмутов во множественном числе… Учеба параллельно с работой давалась очень тяжело.
Хотелось свободы, а приходилось ущемлять себя, зубрить. Сам справиться с поставленной перед собой задачей я не мог. Ближайшей моей подругой была Моника, веснушчатая официантка из нашего кафе. У нас были дружеские отношения. И, можно сказать, она одна не насмехалась над моим ломаным немецким, помогала. Я знал, что нравлюсь ей, и в этом было все дело.
Остальные же, даже самые бездарные работники кухни, игнорировали меня, разговаривали между собой на немецком и, судя по их насмешливому тону и косым недобрым взглядам, брошенным в мою сторону, частенько зло подкалывали меня, зная, что не отвечу им, а только криво улыбнусь.
Через месяц очень рьяного изучения незнакомого языка я начал вникать в суть времен, однако при этом учеба затягивалась во времени, так как с Моникой у нас закрутился роман. Пару месяцев мы скрывали наши отношения, стараясь быть чужими на работе. Но, будучи страстной и нетерпеливой, Моника все, же выдала нас, затащив меня целоваться в подсобку.
Увидев в рабочее время нас целующимися, хозяин кафе жутко рассердился и решил меня уволить. К слову, он не любил «русских», а таковыми считал всех, приехавших из бывшего Союза. И я, будучи коренным львовянином, украинцем, в его глазах был тоже «русским». Хозяин ценил проворную и улыбчивую Монику. И был взбешен тем, что русский к ней «липнет». Я был уволен.
Пару лет скитался в поисках нормальных заработков. Не сидел на месте, а менял работу за работой. За этот период сменил не одну съемную комнату, при этом выучил немецкий так, что иногда и на украинском разговаривал, немного картавя. Но уж пусть лучше так, чем чувствовать себя неполноценным за границей. В плане карьеры я добился значительных успехов и все-таки устроился в среднестатистический приличный немецкий ресторан, получив там место помощника шеф-повара.
Одеваясь и разговаривая как немец, я стал своим среди чужих… Через пару кварталов от нас был русский ресторанчик, куда я иногда захаживал насладиться родной атмосферой, пообщаться со своими. Там обслуживали девушки-официантки, в основном приехавшие из Украины на заработки. Многие из них, подучив немецкий, потом приходили в ресторан, где работал я.
С ними я иногда кутил, весело проводил время, заводил легкие романчики. Но знал: все это — временные увлечения и желание проснуться рядом с кем-то. По сути, я оставался одинок. Ежегодно осенью в Германии проходит очень популярный здесь праздник — Октоберфест. Это фестиваль пива.
Сколько пива там выпивается — это никому не известно. Даже сами литровые бокалы шокируют, как и полногрудые немецкие официантки, умудряющиеся нести «в люди» сразу по восемь-десять таких наполненных до краев, истекающих пеной кружек.
На Октоберфест в Мюнхен и его окрестности съезжается неимоверное число немцев и гостей из-за границы. В эти дни здесь яблоку негде упасть: места забронированы заранее, время для распития напитков тоже строго регламентировано.
Я жил в пригороде Мюнхена, поэтому и нашего ресторанчика коснулось пивное веселье. Надо сказать, что на Октоберфест не столько едят, сколько пьют пиво. Поэтому, несмотря на множество посетителей, во время фестиваля мы не были перегружены работой на кухне. Достаточно было откупорить пару бочек хмельного напитка и подготовить жареные сосиски и свиные ножки. У обслуживающего персонала ресторана появилась возможность тоже поучаствовать в празднестве, затеряться в толпе, поплясать и просто хорошо отдохнуть.
Не помню, как меня занесло сесть на лавку возле Греты, но эта встреча была роковой. В сумятице всеобщего веселья я попал в круг незнакомых людей, среди которых особенно выделялась крупная, жилистая блондинка, явно немка. Я помню, что не мог отвести взгляд от ее огромного бюста, который открывало смелое глубокое декольте.
Кажется, я чаще смотрел на это декольте, чем в ее глаза, но девушку это ничуть не смущало. Желающих веселиться становилось все больше, и мы придвигались друг к другу все ближе. И в какой-то момент оказались так близко, что я почувствовал тепло ее дыхания на своей щеке. Было настолько шумно, что какой-либо разговор напоминал перекрикивание.
— Как тебя зовут?! — как можно громче и четче орал я.
— Грета! — девушка крикнула мне прямо в ухо, оглушая.
— Красивое имя — Грета! Ты пришла сюда сама?
— Со знакомыми! — она кивнула в сторону группы людей. Однако молодая немочка предпочитала отдыхать со мной.
В тот вечер я узнал, что Грете двадцать пять лет, и она работает медсестрой в больнице. Девушка была симпатичной, но я не помню, чтобы она проявила ко мне особенный интерес. Тем более удивился, когда блондинистая немка опять появилась у нас на следующий день.
— Павел, — толкнул меня в бок Иоганн, официант. — Дама за шестым столиком спрашивала тебя три раза…
— Меня? — изумился. — Но я не задерживал меню.
— Блондинка с огромными голубыми глазами, — он улыбнулся так же широко, как и моя новая знакомая, а потом попытался показать, какой же у нее большой бюст.
В моей памяти замаячил невыразительный образ Греты, и я выглянул из кухни, дабы убедиться, что это она. Да, это была Грета… Увидев меня, девушка расплылась в улыбке и приветливо помахала рукой. В тот вечер мы перебросились всего лишь несколькими словами, но с тех пор Грета стала регулярно бывать у нас. Иногда приходила сама, иногда — в компании своих друзей. Всякий раз она спрашивала обо мне, а я, скорее из вежливости, подходил к ее столику и что-то говорил ей.
Нравилась ли мне девушка? Пожалуй, да. Но собой привязанности к ней я не ощущал. Грета была типичной немкой. Высокая и крепкая, светлые волосы, светлая кожа, слегка угловатые скулы, голубые глаза… Но в ней все казалось слишком большим и угловатым, будто дорисованным.
Грете было далеко до красоты наших стройных девушек, поэтому я довольно долго оставался сдержанным в наших отношениях. Будто чувствовал, что та уж очень настойчиво сокращает расстояние между нами. Несомненно, я произвел впечатление на эту немку, поэтому она все чаще приходила ко мне.
Чтобы не привлекать любопытные взгляды сотрудников ресторана, мы договаривались о встречах в парке. В другой раз пригласил ее на ужин для двоих при свечах, который, впрочем, приготовил сам.
— Еще никогда ни один мужчина не готовил ужин лично для меня, да еще такой роскошный, как этот… — Грета вздохнула, кокетливо облизывая пальчики. — Знаешь, Павел, я ведь совсем не умею готовить, разве что омлет.
— Ничего страшного в этом нет. Как видишь, это могу делать я. А ты будешь украшением нашей трапезы.
Глаза девушки заблестели, как два огонька. Она охотно придвинулась ко мне. Что говорить, это была милая девушка, всегда улыбающаяся… Причем смотрела на меня широко открытыми глазами, как будто я был восьмым чудом света. А может, ей просто недоставало мужского внимания?
Она слушала, когда я рассказывал ей о красоте своего родного старинного города Львова, описывал вымощенные камешками улицы, уютные кофейни…
Именно Грета подталкивала меня к себе. Первый поцелуй был ее инициативой. Наша первая близость — тоже.
Планировала ли она беременность? Думаю, что это была случайность и моя необдуманность. Когда девушка сказала, что ждет ребенка, я пережил легкий шок,
— Ну… — у меня перехватило дыхание. — Я не ожидал…
— Я тоже. Но посмотри на это иначе: я люблю тебя, ты любишь меня… Беременность только ускорит наши отношения, это все равно бы произошло, но чуть позже…
Почему подобное пришло ей в голову? Ведь я никогда не говорил о любви, не строил планов на будущее. Мы просто встречались, делились впечатлениями. Она была моей любовницей, но никак не любимой девушкой. Однако, по видимому, Грета была женщиной, для которой секс без чувств не мог произойти.
Для нее являлось однозначным: я тебе принадлежу, значит, люблю. Она не предполагала, что для меня все может быть иначе — просто продолжение дружбы. Я чувствовал себя как мышь в ловушке.
— Не переживай, — сказал наконец. — Как-то решим… Это «как-то» не выходило у меня из головы несколько дней.
Однажды вечером я встретился за пивом со своим знакомым. Андрей тоже приехал сюда на заработки.
— Если не собираешься возвращаться на родину, женись на своей немке, — посоветовал земляк. — Ну, подумай сам, это же такой удачный случай: получишь немецкое гражданство, а если захочешь, возьмешь фамилию жены. И тогда уже станешь как бы немцем…
Я уже слышал раньше, что некоторые украинцы и поляки брали после свадьбы фамилию жены-немки. Но что сказал бы мне отец, если бы я отрекся от своих украинских корней? Не пустил бы на порог, это точно…
Проведя несколько дней в раздумьях, я решился-таки сделать Грете предложение. Раз сумел дать девушке повод на что-то надеяться и тем более сумел зачать ребенка, пора брать на себя ответственность за случившееся. У меня ведь тоже есть мужская честь.
Я купил в ювелирной лавке колечко с голубым камешком и цепочку с кулончиком, и при первой возможности сделал Грете предложение.
— Ой!!! — воскликнула она и бросилась мне на шею.
— Тебе понравилось колечко? Я специально выбрал голубой камень, как твои глаза… — озабоченно произнес я.
— Все такое красивое! — громко вздохнула моя невеста, ежесекундно поглядывая то на кольцо, то на кулон.
В тот же вечер я позвонил своим родителям во Львов и сообщил, что собираюсь жениться. Они еще не успели воспринять первую новость, как услышали уже вторую:
— И у нас с Гретой будет ребенок… — признался я.
— О, Боже! — радостно воскликнула моя мама. — Наконец-то ты определился в жизни! Жалко только, что вы так далеко от нас… — в трубке раздались ее всхлипывания.
Мои родители не скрывали, насколько они счастливы и растроганы, а родители Греты, не скрывали своей досады. Хорошо помню тот день, когда я им представился…
Отец моей невесты занервничал, потому что не мог даже повторить мою фамилию: немцам тяжело произнести нашу «щ». Он скривился, после того как я снова медленно произнес: «Павел Щербак». А когда услышал, что я работаю поваром, глубокая морщина на его лбу стала еще глубже.
Из последующего разговора стало абсолютно ясно, что они мечтали о совершенно другом зяте, по крайней мере, о враче, а тут такой сюрприз. Дочка привела в их дом обыкновенного повара. Ситуация сложилась довольно щекотливая: они обожали свою единственную Грету, а поэтому были вынуждены выдать ее за меня замуж, чтобы все было пристойно.
Свадьба непременно должна была состояться. И состоялась. Через четыре месяца. Гостей было не очень много, невеста выглядела великолепно: волосы приподняты и красиво уложены аккуратными локонами, платье кремового цвета… Хотя, глядя на Грету, ни один гость не сомневался, что она вскоре станет мамой. И свадебное платье было подобрано особенное, с приподнятой талией, чтобы невесте было комфортно и свободно.
Вот так я стал мужем, а спустя несколько месяцев — отцом. У нас родился сын. Такой маленький, совсем крошечный… Поначалу я даже боялся взять его на руки, а то что произойдет позже, что ребенок останется с отцом без матери — мне и в голову не приходило.
— Это самый большой мальчик в родильном отделении. Он весит 4,5 килограмма, — гордо говорила мне жена. Может, и самый большой, однако для меня он такой маленький! Мы назвали его Эрихом. Какое это чувство — быть отцом? Потрясающее! Жизнь человека приобретает совсем иной смысл. Ты уже не делаешь что-либо только для себя. Не думаешь только о себе…
Время, которого прежде было слишком много, почему-то сжимается — теперь его становится совсем мало.
И ребенок растет очень быстро. Вот только что родился, глядь — уже умеет улыбаться, своим беззубым ротиком присасывается к моей щеке, вот и первый зубик вылез, вот пытается ходить, как медвежонок, растопырив ручки с пальчиками-паучками…
Когда сыну исполнился годик, я впервые повез свою семью во Львов, к моим родителям. Рассчитывал, что странные улочки и особый дух этого города Льва поразят мою жену, и город навсегда станет для нее родным. Но ошибся. Такие близкие сердцу старые заброшенные улочки, полуразваленные здания, старенькая школа — все это было мое, но не ее.
Она была в чужой стране, в чужом городе, в чужом мире. И казалось, все ее раздражает. То, чего я никогда не замечал, она тут же высматривала — каждую трещинку на стене, каждый окурок на тротуаре, небритых и раскомплексованных мужчин и слишком тесные, по ее мнению, кафешки. Все было не так, не тем, не немецким. А я истосковался по родным местам!.. Было так приятно и радостно увидеть их снова…
— Ты здесь родился?! В этом родильном доме? Но это здание, пожалуй, помнит еще довоенные времена… — моя жена вздохнула и деланно презрительно фыркнула.
— Действительно, это довольно старое здание.
— А это твоя школа? Она не выглядит, как школа… Скорее, музей какой-то. Или особняк со странным куполом.
— Это потому, что когда-то здесь была немецкая церковь.
— Ага… — Грета кивнула головой. Ее лицо выражало нескрываемое удовольствие. Наконец-то она увидела хоть какое-то напоминание о ее родине, часть Германии.
А потом я показал ей спортивную площадку, на которой обычно гонял с друзьями мяч… И кафе, в котором стажировался и получил первую работу. Заметив, что мои родные местечки не по душе Грете, я понял, что не с того начал экскурсию по Львову.
Настроение несколько изменилось, когда она ходила под куполами соборов, сидела в дорогих кофейнях, покупала модные вещи в бутиках… Я же старался побольше сделать фотографий жены, рассказывая, как прекрасно она выглядит на фоне львовских достопримечательностей, старинных красивых зданий, возле сувенирных лавок, ютившихся на узких улочках.
— Не удивительно, что ты отсюда сбежал, — вечером заявила Грета. — Нормальную жизнь здесь ты не мог себе обеспечить, а жить в трущобах — это же унизительно!
— Но, дорогая, я… не сбежал, — сразу возмутился я.
— Нет?! — жена критически посмотрела на меня. — А почему же ты отсюда уехал? Из своего распрекрасного города? Просто захотел выучить немецкий язык? — в ее голосе слышалась явная насмешка, даже сарказм.
От этих безжалостных слов я весь съежился. Неприятно и больно… Даже если это и было частично правдой, мне не хотелось, чтобы кто-то так называл мой отъезд в Германию. Я воспринимал свой переезд как стремление найти себя на новом витке карьеры. И не задумывался о том, что это побег из бедности. Скорее, поиск прогресса…
— Ты немка, привыкла к своей родине. Для тебя Германия — лучшая в мире страна, — невозмутимо произнес я. — А я здесь родился, меня всегда будет тянуть в Украину. В Германии — работа и семья, а здесь — моя душа.
— Тебе хочется гордиться своей страной? Но, как я вижу, гордиться тут абсолютно нечем! — вспылила Грета.
— Ты не права! Не стоит судить по нескольким обветшалым зданиям и по одному дню! — произнес я резко.
— Ну и глупец, что не видишь разницы между этой и той страной! — крикнула она грубо и дерзко по-немецки.
Всю дорогу домой, вернее, в дом моих родителей, мы не произнесли больше ни слова… Каждый думал о своем. Мои отец и мать были простыми людьми. Жили в старом доме, с обыкновенным подъездом, который убирался пару раз в неделю. Грета критично осмотрела лестничную площадку и все углы в более чем скромной двухкомнатной квартире.
Мои родители чувствовали себя смущенными от этого оценивающего взгляда, тем более что ни слова не понимали по-немецки. Они приняли нас традиционным украинским столом: борщом и варениками, по которым я так истосковался! И толком не знали, как вести себя с невесткой. Больше молчали, пожимая плечами. Единственной их утехой был маленький внучек.
Но когда малыш расплакался, Грета начала собираться.
— Так быстро?! — мама очень огорчилась. — Разве вы не останетесь у нас на ночь? Мы ведь так соскучились!
— Нет, мы заехали ненадолго, по дороге в отпуск. У нас заказаны путевки в пансионате, в горах, возле озера…
— Ну, хорошо, хорошо, — мама украдкой вытерла глаза. — Поезжайте, отдохните… Благослови вас Бог…
На самом деле мы не собирались отправляться на ночь, глядя, но Грету не устраивала теснота, раздражала молчаливость моих родителей. И она, выйдя на улицу и словив такси, тут же направилась в отель. В Львове есть отель, радостно принимающий немцев. Все обставлено в немецком стиле, есть немецкоговорящий обслуживающий персонал.
И Грета порхала в этом дорогом отеле словно птичка, чувствовала себя как дома, щебеча на немецком. Отдых в Карпатах не восхитил придирчивую жену. Со своей страстью к порядку она везде замечала какие-то недостатки. Постоянно приходилось слышать: «Вот у нас в Германии… Вот мы, немцы…». Не понять ей простора нашей души! Не только же в порядке дело! А природа?!
— Да успокойся ты. Мы сейчас в Украине, и ты — жена украинца. А если тебе не по душе отдых со мной, нужно было выйти за какого-нибудь Иоганна или Франца. Я тебе не навязывался… Это ты ходила за мною, как тень…
Я знал, что эта фраза очень заденет заносчивую Грету. Ни одной женщине не понравится, если ей напомнят о таких вещах. И вправду, после нашей перепалки она перестала твердить о том, что в Украине хуже, чем в Германии.
Во время этой поездки до меня впервые дошло, как много нас отличает и разделяет. По сути, мы чужие друг другу. Через две недели мы возвратились домой, но на обратном пути Грета не захотела заезжать к моим родителям.
— Давай в другой раз? Сегодня я ужасно устала.
Когда будет этот «следующий раз», она не упомянула. Но я почувствовал, что ее следующая встреча с моими родителями состоится не очень скоро. На Рождество жена настояла на том, чтобы мы остались в Германии. На Пасху Грета тоже не захотела ехать со мной во Львов. А мои родные скучали…
Я же придумывал специально для них якобы серьезные причины, почему мы не едем, не желая ранить их правдой… Зачем им моя боль, мои проблемы?
— Я понимаю, что ты не грезишь поездкой во Львов, но тогда отпусти со мной Эрика! — просил я у Греты.
— А справишься ли ты с таким маленьким ребенком…
— Конечно, справлюсь! Эриху уже почти два года, и я занимаюсь им не меньше, чем ты… А готовлю даже лучше… Так что абсолютно не о чем беспокоиться!
Жена колебалась, терзалась, но все-таки нас отпустила. Моя мама была невероятно счастлива. Ведь мы приехали к ней на целую неделю, причем без Греты…
Родители сразу почувствовали себя свободней. Мама просто светилась от счастья! Я был похож больше на маму, чем на папу, а Эрих был очень похож на меня в детстве, поэтому маме все хотелось найти побольше сходства внука с собой. Меня умиляло, как она рассматривает пальчики ребенка, как нежно гладит и теребит его волосы, как поет ему колыбельные на ночь. Наши, такие нежные украинские колыбельные!
Когда я звонил Грете, мама старалась отойти в сторонку, но в один из дней все-таки не выдержала и сказала мне:
— Мы ничего не имеем против твоей жены, Павлик, но по ней сразу видно, что она какая-то чужая, не наша…
Я обернул это в шутку, но факт оставался фактом. Ведь мои теща и тесть тоже никогда не скрывали, что хотели бы лучшего зятя, немца, а не переселенца. Такова, правда…
Время в Львове пробежало незаметно, и, зажав сердце в кулак, я возвратился с сыном в Германию. Ситуация в семье становилась напряженнее. Родители Греты долго пытались скрыть свою неприязнь ко мне, но хватило одного толчка, чтобы язва вскрылась. Эриху исполнилось уже два с половиной года, а малыш все еще не говорил.
— Что-то здесь не так, — каждый день повторяла теща. И мы отправились на прием к лучшему специалисту.
— Вам не стоит беспокоиться, с ребенком все в порядке, — услышали от врача. — Просто у каждого малыша свой темп развития. Некоторые дети молчат до трех-четырех лет, а потом их словно прорывает, они говорят длинными предложениями, прямо как взрослые.
И действительно, когда Эрих начал говорить, его нельзя было остановить: сто слов, масса вопросов, и сразу на двух языках. Порой он произносил вперемежку немецкие и украинские слова. Если забывал что-то по-немецки, заменял украинской фразой. У родителей Греты, опускались руки. Они сердились, что иногда не понимают своего внука, в отчаянии упрекали меня, что я неправильно воспитываю ребенка, что у Эриха в голове каша.
— Зачем смешивать все? — яростно нападала на меня теща. — Пусть сначала родной язык хорошо выучит! Родной… А мой, украинский, язык, что, не родной для моего сына? По ее мнению, я был виноват абсолютно во всем. Несмотря на все эти упреки, я продолжал говорить с сыном на украинском… Для меня это было естественным, для них — странным и бессмысленным.
— Эрих живет в Германии, говори с ним по-немецки! — раздражался тесть. — Не делай из ребенка изгоя!
Тогда мое терпение окончательно лопнуло, и я вспылил:
— Это мой сын, и я буду воспитывать его так, как посчитаю нужным! А если вас что-то не устраивает, мы попросту перестанем у вас бывать…
Обычно после такой стычки я забирал ребенка и уходил из их дома. Ну как сыну может помешать знание нескольких языков?! Ведь дети как губка: легко впитывают знания в самом раннем возрасте, даже без зубрежки! Теща искала поддержки у своей дочери, жаловалась на меня.
Таким образом, моя жена оказалась между молотом и наковальней. Началась тихая, холодная война между родителями Греты и мной. Они все время настраивали мою жену против меня, постоянно критиковали. Для них я по-прежнему оставался эмигрантом, поваришкой.
Я пообещал себе, что моя нога больше никогда не ступит в их дом. Но как быть с Эриком и Гретой? Чувствовалось сильное влияние на мою семью со стороны тещи и тестя, и я старался оградить близких от внешнего вмешательства. Именно поэтому просил Грету реже бывать у них: так будет спокойнее для нас всех.
Но в, то, же время знал, что жена меня обманывает. Она бывала у своих родителей довольно часто, объясняя это визитами якобы к какой-то подруге, которую нужно было проведать. Когда я узнавал, что Эрих был в доме бабушки и деда, устраивал скандал.
— Но это, же мои родители! Ты обиделся на них — твое дело… Но как ты можешь мне и ребенку запрещать видеть родных? Кроме того, родители правы, что ты путаешь все в голове сына, говоришь с ним на непонятном языке, хотя прекрасно знаешь, что наш сын никогда не будет жить в той стране… Тут его дом — сейчас и навсегда. Ребенок останется с отцом — недопустимо!
Тем не менее, я знал одно: в воспитании ребенка не уступлю. Для меня сразу стало очевидным, что у моего сына будет две Родины. Но разве это плохо? Шло время, моя тихая холодная война все чаше становилась причиной серьезных конфликтов в нашей семье.
Пришел очередной день рождения сына, а я не захотел устраивать никакого семейного торжества. Приближались Рождество и Новый год — я не намеревался проводить эти праздники в доме родителей моей жены. Пришло время отпуска. Грета захотела поехать с родителями к морю, а меня тянуло на родину. Теперь для меня уже не было важным, чтобы мы провели отпуск вместе.
Все чаше я слышал от жены язвительные замечания, постоянные претензии, что слишком мало зарабатываю, не стараюсь для семьи… Что бы я ни сделал, все было не так. Если же чего-то не успевал, меня ожидал скандал.
Иногда не хотелось возвращаться домой после работы, я мечтал лишь о тишине и покое… Зачем нужен этот брак? Что меня в нем удерживает? Ответ приходил сам собой: сын. Возможно, у меня в этом доме был ад, но я каждый день видел своего ребенка. Мог читать ему книжки, играть в футбол, смотреть матчи. Просто быть с ним. Эрих придал моей жизни совсем иной смысл.
А благодаря тому, что мы говорили на украинском, у нас возник собственный, мужской мир, в котором Грета ничего не понимала и не пыталась понять. Казалось несправедливым, что я выучил ее язык, а она даже не пыталась хотя бы пару фраз выучить на моем.
Грета ревновала ко мне сына, часто орала на меня. Тесть и теща тоже внесли в наши отношения свою лепту. Их вечные замечания, претензии… Дошло до того, что со временем жена начала стыдиться меня, при людях указывая на какие-то недостатки. А ведь для мужа нет ничего хуже этого.
Постепенно наша интимная жизнь сошла на нет. Но что было удивительно: все чаще моя жена возвращалась домой с румянцем на щеках, какая-то сильно возбужденная. Порой надолго исчезала из дому… Был ли у нее кто-то? Не исключено… Было бы желание, мог бы узнать. Но меня это перестало волновать.
С тех пор, как Грета, стала пропадать по вечерам, жить стало легче. Она относилась ко мне, как к няньке своего сына, но все равно это было лучше, нежели постоянные ссоры. Я предпочитал тишину и равнодушие, чем постоянные крики… Как долго можно так жить? Нам удалось протянуть еще несколько лет. Моей жене первой надоели такие отношения.
— В последнее время я много о нас думала… — начала она однажды. — Нет смысла так жить дальше. Я не люблю тебя и хочу развода, — искренне заявила, Грета без всяких обиняков. Ее голос даже не дрогнул. — Я уже была у юриста. Если ты не станешь упираться, то все может закончиться двумя судебными разбирательствами. Пару месяцев — и мы освободимся друг от друга. Но если ты не согласишься на развод, я превращу твою жизнь в ад, — ее глаза гневно заблестели.
— А ты думаешь, что до сих пор у меня здесь был рай? Ты гуляешь, а я с сыном…
— Если что-то тебя не устраивает, можешь убираться отсюда сегодня же! Вон отсюда!
— Нет уж!! Здесь Эрих! Как он без меня?
— А что Эрих? Ребенок останется со мной!
— Ребенок останется с отцом, ребенку нужен родной отец! Ясно?
— У тебя нет никаких шансов отобрать Эриха у меня! Можешь уезжать к себе во Львов, если тебе здесь плохо.
Эрих останется в Германии. И это не обсуждается!
— Никуда я не поеду, буду рядом с сыном.
Я знал, что здесь закон всегда на стороне немцев, а сын родился в Германии, его мать — немка. Но я не собирался сдаваться, и не выехал из дома: понимал, что это позволит какое-то время быть рядом с сыном.
Наше дело еще не рассматривалось в суде, а Грета уже при ребенке говорила мне гадости. Как с цепи сорвалась, обозлилась. Я не узнавал в ней некогда милую девушку. А, может, никогда и не знал ее хорошо…
Однажды ночью кто-то украл дорогую машину ее отца.
— Известно, кто украл… Понаехало тут всяких… — громко прокомментировала она с прозрачным намеком.
— Не болтай глупости. Ведь Эрих еще не спит, слышит…
Машину нашли через три дня. Двое немецких подростков-школьников взяли машину на выходные дни, чтобы «покататься». Но Грета даже не подумала извиниться.
В июне наше дело попало в суд. Оказалось, что мы не пришли к согласию, с кем должен остаться ребенок. Ребенок останется с отцом ил с матерью?
В июле я планировал уйти в отпуск, навестить своих родителей и взять с собой сына. Когда еще получится?
— Суды, я вся изнервничалась! Только попробуй уехать с Эрихом! Пожалеешь! — пригрозила мне моя бывшая.
Я даже не предполагал, на что она способна в ярости. Мы с сыном были в аэропорту. Как раз подходила наша очередь на проверку документов. И я услышал голос Греты:
— Это он! Задержите его немедленно! Чего же вы стоите?
— Стой! Руки назад! — раздалась громогласная команда. До меня донеслись четкие комментарии полицейского:
— К сожалению, у нас есть заявление, что вы хотели похитить этого ребенка. На вас оформлена бумага.
Оказывается, Грета сообщила в полицию о попытке похищения ребенка. Черт возьми! Вмешательство в это дело Югендамт — то же самое, что вынести приговор! Мою вину еще не доказали, но тень подозрения уже была брошена. Я понимал, что с этих пор моя позиция в суде как родителя является проигрышной…
Что такое Югендамт? Некое немецкое ведомство по делам детей и молодежи, орган надзора. Это учреждение вмешивается всегда, когда есть подозрение, что ребенку наносится хоть малейший вред. Если какая-то семья обращается к ним за помощью, они уже не выпускают ее из своего поля зрения. Власть этого ведомства настолько эффективна, что иногда они имеют право даже отобрать ребенка у родителей. В принципе, все стараются держаться подальше от таких учреждений.
У меня же теперь не было никаких шансов от них отвязаться. Я был как на крючке. Грета сделала ход конем и загнала меня в тупик. Она боролась за право опеки над сыном, обвиняя меня в вымышленных грехах. По решению суда сын остался с ней. Что ребенок останется с отцом — даже не рассматривали.
До сих пор не понимаю, зачем она вышла за меня замуж и откуда в ней столько злости. Суд разрешил мне видеться с сыном в присутствии представителя из Югендамта. Это было равносильно свиданию в тюрьме при надзирателе. Помню, как мы вышли из здания суда.
— Эрих, попрощайся с отцом, — приказала Грета сыну.
— Прощавай, дытя, — сказал я сыночку по-украински.
Лицо моей бывшей жены искривилось. Как же — немка! На первое свидание с сыном я отправился с бьющимся сердцем, переполненный радостью и сильно волнуясь.
В квартире Греты меня уже ждала чиновница из Югендамта. Следующий час был сущим кошмаром. Я чувствовал себя так, будто сделал что-то плохое, а ведь я всего лишь развелся с женой! Мы с Эрихом сели за стол. Я принес сыну несколько книжек на украинском (Грета, в надежде, что избавится от меня и от всего со мной связанного, успела вложить их в мою сумку, когда я уходил из ее дома навсегда).
Это были любимые сказки сына: про Котигорбшка, Оха, Соломенного бычка… Мне было разрешено их оставить. Я начал читать их вслух, посадил сынишку на колени. Какое это счастье быть с ним рядом!
А когда произнес: «Помнишь, как мы ездили с тобой во Львов к бабушке и дедушке…», чиновница велела нам сменить тему разговора. Ведь я мог, по ее мнению, передать ребенку сигнал для бегства… Свидание подходило к концу. Я заметил, что Эрих был напряжен, как и я.
Я много раз обращался в суд с просьбой, чтобы мои встречи с сыном проходили с глазу на глаз, без присутствия посторонних, но каждый раз получал один и тот, же четкий ответ: «Мы отдаем себе отчет в том, что для вас обременительно видеться с сыном в присутствии третьего лица… Но, к сожалению, после рассмотрения вашего дела мы поддерживаем предыдущее постановление суда…»
Если говорить честно, мне все это порядком надоело. Я бы охотно возвратился в Украину, но… не могу. Ведь если уеду отсюда, что станет с моим сыном? Я не могу себе позволить, чтобы мы не виделись. Наши встречи проходят все реже и реже: то Грета увозит его на курорт, то Эрих болен… А дополнительные свидания никто не назначает.
Мой отъезд означал бы, что я сознательно отказался от своего ребенка. Но ведь Эрих мне дороже всех на свете. Каждое наше свидание я ожидаю с огромным нетерпением. Следующее должно состояться через три дня. Но состоится ли? Я надеюсь. Уже купил сыну новый конструктор…
Мне хотелось бы также поговорить с его матерью, спросить Грету, разрешит ли она в этом году взять сына с собой в отпуск во Львов. Мои родители уже заждались. Я заждался это встречи. Сын тоже…
Ребенок останется с отцом — история из жизни
