Они позарились на мой старый дом. Только представьте – я, перекати-поле и вечная путешественница, страдаю от того, что моему дому, этой бездушной твари из кирпича и бетона, грозит полная и абсолютная ликвидация.
Кажется, какая мне разница – ведь без крыши над головой я не останусь. Ан нет, почему-то эта постройка стала настолько дорогой моему сердцу, словно родной и близкий человек. И страх разлуки с ней болит-печет, и ничто не способно вернуть мне хорошее настроение.
Бульдозеры громко делали свое дело, и их металлические пасти выхватывали наперегонки лакомые куски. Уже год, как наш старый дом стоял в аварийном состоянии здесь, между акациями, и вроде никому не мешал.
Однако, горсовет опасался, что жильцы таки найдут под ненадежным кровом беды на свои головы – плохое паблисити гарантированно! – то же единогласно решили: снести. Подготовили приказ, и даже вывели кампанию на уровень местного еженедельника, при случае цитируя письма от благодарных граждан, которые якобы устали от нечеловеческого прозябания в старой развалюхе.
Старый дом — история из жизни
Районная администрация заботливо выделила нам комнаты в каком-то общежитии, пообещав в ближайшем будущем построить на месте сноса новенькую многоэтажку. Итак, не было другого выбора, чем паковать чемоданы и спасать бабушкин шкаф.
Собирая вещи, вспоминаю слова одной подруги:
Каждый переезд дает возможность избавиться от кучи хлама, мусора и старых шмоток. Во всем стоит искать позитив.
Я с энтузиазмом взялась за работу, и уже через несколько часов в коридоре скопился десяток туго набитых пластиковых мешков. На свет Божий из под дивана появилась густо припорошенная пылью книга Олди с мифическими существами на обложке. Перелистываю страницы и громко чихаю…
Из книги на пол вылетает фотография с очень знакомым лицом, правда, как минимум десятилетней давности. А сейчас ты уже совсем не такой, длинные волосы давно превратились в эклектичную короткую стрижку, и нарочно рваные на коленях джинсы сменились на удобный стиль «милитари».
По крайней мере, так ты выглядел, когда мы виделись в последний раз. Я сбежала, потому что начала привязываться к тебе, а это грозило болью и потерей независимости. Тогда мне трудно было даже думать о таком. Что же, время проходит, люди меняются. Интересно, где ты теперь и что с тобой?
Пытаясь отогнать от себя назойливые мысли, запихиваю фото обратно в книгу, а книгу в коробку, и продолжаю готовиться к переезду. А в ушах раздается как будто из старого магнитофона “Opium, desire or will ” в исполнении малоизвестной даже на то время группы Moonspell.
Идея общежития меня отнюдь не радовала, кроме того, привязанность к обжитому месту сказывалась. Пригодились старые связи, и я поселилась у знакомого пианиста в доме напротив. Он был должен мне услугу, так как каждую неделю водил ко мне своих девочек, чтобы мама не застала на горячем.
Откровенно говоря, нрав у его мамы была действительно невыносимый. Ни в подъезде, ни на улице она упорно не здоровалась с соседями, ковры трясла исключительно по воскресеньям и даже пыталась отравить кошку, которая объедала вазоны на ее балконе. Мне было немного жаль «малого», поэтому он получал каждый раз, когда я уезжала по делам.
Горгоноподобная мамочка с неотъемлемыми от ее образа розовыми бигудями еще с первого дня знакомства с ней вызвала у меня изжогу. Уфф! Хотя со мной она держалась на удивление любезно, ведь я отлично знала ее слабое место: фурию можно было подговорить и на государственную измену, пообещав рассказать интимные подробности личной жизни актеров “Династии”. В конце концов, ладили мы не так плохо.
За несколько недель во дворе появилось стадо зубастых бульдозеров и десяток спецовок с прокуренными голосами. Хорошенько полупив наш старый дом, общество уселось за домашние бутерброды с колбасой, а после обеда, ободренное крепким самогоном кричало: “Распрягайте хлопцы…”, демонстрируя незаурядные способности в лучших национальных традициях.
На следующий день пошел дождь, и они вместе месили грязь, за бранью не обращая внимания на то, как плакали кое-где уцелевшие окна. Ребятишки барахтались в грязи, бросали камнями в воробьев и визжали от удовольствия. Всем было весело. Старый дом тоже радовался, что его не трогали.
А мне почему-то, как от сердца отлегло, когда я увидела, что нашу «крепость» оставили в покое. Каждый удар, который наносили рабочие, вроде отражался на мне, оставляя невидимые синяки и царапины.
Во вторник ребята из бригады еще активно делали вид озабоченных и выглядывая из кабин делились “конструктивной” информации. А в среду, как и следовало этого ожидать, все шесть бригад района объявили забастовку. Не платили достаточно, а может, самогон не понравился.
Густо забросав за короткий срок наш двор окурками, пластиковыми бутылками и пакетами, дом оставили на произвол судьбы. Его внешний вид мало чем изменился – разве что не хватало верхней части, и десяток ставен светились пустыми глазами.
Подобная безответственность никого не удивила, только мамочка пианиста, вытирая жирные пальцы фартуком, завопила с балкона: “Халтурщики!”. На этом эпопея сноса приостановилась. Двор зарос хвощом и лебедой, которые совсем спрятали ржавые почтовые ящики на склоненном столбце.
Таким образом, я получила кучу сюжетов для нового тематического портфолио. Увлекательно было потихоньку пробираться внутрь и фотографировать щели и куски на стенах. Мою полуподвальную ячейку почти не повредили. Я оставила здесь свою старую металлическую кровать с матрасом на пружинах, потому что она напоминало тюремную, и еще много хлама, который не хотелось забирать с собой.
Соседи тоже побросали разный хлам, трухлявые выцветшие кресла, хромой стол и диван-муравейник. Принести бы сюда свечей и снимать ночью… Представляю зловещие блики в большом зеркале с щербленной рамой. Бывает, бродишь и ищешь оригинальные точки зрения для композиций, а они вот здесь, под ногами, слева, справа и сверху…
С такими мыслями выхожу, осторожно пригибая голову, всматриваюсь, чтобы не споткнуться об обломки стены не попасть голыми ногами в крапиву. Солнечный свет безжалостно мигает в лицо, и я на мгновение стараюсь расслабить все мышцы…
Ты сидишь за несколько шагов у ограды и прорисуешь веткой на песке какие-то иероглифы. Выставил на растерзание ультрафиолету свою уже изрядно обожженную солнцем спину и думаешь, тебе все позволено? Появляться вот так внезапно, без предупреждения. И как ты вообще меня нашел?
Три последних года мне было без тебя… иначе. Помню, школьный друг рассказывал, что ты бросил боксировать. И я не сомневаюсь, что больше на ринг ты не выйдешь. Скорее всего, случилось нечто такое, что заставило тебя поставить на этом точку. Что ж…
А я так и не увидела ни одного твоего боя. Никогда не пойму наслаждения зрелища, где двое мужчин украшают друг друга синяками и увечьями. Неоднократно сломанные ребра, челюсти, перебитые носы – просто красота!
Когда-то заботливый отец хотел купить тебе мансарду в старом доме возле городской ратуши. Надеялся, что бокс тебе в конце концов надоест, и ты вернешься к живописи. Действительно, даже твои детские рисунки поражали удивительным чувством цвета и объема. Эти мрачные воины в доспехах, клыкастые крылатые монстры с длинными когтями часто снились мне и казались уж слишком реальными.
Не помню, чтобы раньше твое лицо приобретало такое удивительное и совершенное выражение: легкая усталость и всеобъемлющий покой. Замечательный, просто великолепный типаж. К сожалению, ты почему-то ненавидел позировать для моих фотографий, хотя и мог рассматривать их часами. Разве сейчас что-нибудь изменилось?
— Жарко. — Смущенно сажусь рядом. Ты молча соглашаешься и обтряхиваешь свои зеленоватые брюки камуфляж. Отставной вояка.
— Хочу тебя кое-что попросить. — Как будто я не догадываюсь, что ты здесь совсем не для того, чтобы разводить милую моему сердцу болтовню.
-…?
— Пожить у тебя недельки две.
— Здесь? — показываю на старого калеку без крыши. — Разве нет лучшего варианта?
— Очень надо. Неприятности. — Такие, что ты собрался с духом и показался мне на глаза. До сих пор этого не наблюдалось.
— Как хочешь. Но не думаю, что тебе здесь понравится.
— Ну, надеюсь, что твой подвал уцелел. — Никакой не подвал, а полуподвальное помещение.
— Да, уцелел.
Непринужденно закладываешь руки за голову и вытягиваешься на песке во весь рост.
— Прекрасно. А крысы там есть?
— Шутишь? В прошлом году проводили дезинфекцию.
— Нет, нет. Правда, воды с электричеством тоже нет.
— Не страшно, — смеешься ты. — Люблю экстремальные условия.
Вечером ты уже сидишь на моей тюремной постели и поедаешь яичницу с колбасой, которую удалось выхватить практически из-под носа у мамочки пианиста. Пришлось временно попользоваться щедрыми запасами продовольствия с ее холодильника – пусть радуется, что у ее сыночка волчий аппетит.
Удобно устраиваюсь на широком подоконнике, поджав под себя ноги в полосатых шерстяных носках и ныряю в медитацию…
— Тебе лучше с длинными волосами, – слышу вдруг. Так, как когда-то в старые добрые времена, когда ты не отпускал меня от себя ни на мгновение. Пока я не вырвалась сама.
— Слушай, а почему ты ушел из бокса? Тренер же обещал тебе блестящую карьеру. — А почему я ушла от тебя? Ведь нам предрекали блестящее будущее…
— Стало затягивать. Как какая-то навязчивая идея.
— Как наркотик. Сладкий опиум – так, кажется, я тебя в шутку называла. Впрочем, много времени прошло, может, я просто что-то придумываю.
А мне уже несколько ночей подряд снится странный сон. Будто наш полуразвалившийся старый дом вдруг засиял, как после кропотливой реставрации…
В оконном стекле отражаются солнечные лучи, а новенькие покрашенные двери подъездов будто приглашают: «Сюда, сюда! Здесь красиво, тепло и уютно!». Даже, когда просыпаюсь, после этого сна остается неописуемое ощущение покоя и тепла.
Старый дом — история из жизни
