Три ложечки счастья. Меряю счастье кофейными ложечками: одна, две, три ложечки счастья … Пью его медленно: оно хоть и счастье, а таки печет язык. Как мне теперь мало надо, чтобы не чувствовать себя в мире одинокой. Достаточно маленькой чашки в ладонях и горького черного блаженства на ее дне!
Три ложечки счастья
Молодой знакомый мальчишка, дерзко заглянул мне в глаза, на мои размышления о счастье затарахтел всезнающим голосом сквозь к
расивые ровные зубы: «Стареешь, вероятно». Ха, вот это насмешил. Я посмотрела на него даже не снисходительно. И ничего не стала рассказывать о том, что и ему вскоре не так уж будет греть сердце новое авто, и вдруг захочется убежать, куда глаза от красивой жены. Потому поселится у того неугомонного сердца какая-то невероятная тоска — она будет шевелится, возиться, как ребенок-егоза.
А ты, парень, будешь вздыхать ночью, когда в стекло стучат поздние осенние яблоки, и твоя жена, уставшая за день хлопотами, буркнет недовольно, мол, чего не спится?
А не спится, потому однажды ты перерастешь тот уровень отношений, который мы определяем как «нравится не нравится» и пойдешь в большое плавание. Не туда, где чувства бывают только к какой-то блондинке с красивой попой. А туда, например, где влюбиться по уши можно в чье-то искусство жить. И тогда ни одна женщина тебя больше не ранит.
— Интересно, а как ведут себя люди, которые например, когда были вместе влюбленные, потом по каким-то причинам разошлись, и теперь, много лет, ходят по улице навстречу друг другу? — Вдруг спрашивает наглец.
— Ну … – многозначительно протягиваю я, — между ними останется такая нить … Ниточка … Знаешь, тоненькая такая, как ты часто видишь в бабье лето. Думаешь, у меня такой нет?
У меня тоже есть. Я прицепила ее к поле любимой рубашки любимого мужчины в тот день, когда он ушел от меня навсегда. Прицепила невидимую почти нить, — тогда у меня осталась хоть надежда, что, когда он будет выходить в город именно в той рубашке, я его встречу и смогу видеть хоть издалека. И знаешь, я же встречала его именно в тот день, именно в той рубашке …
Я замолчала … Замолк и мальчишка напротив меня. Но вдруг свело зеленоватые глаза и:
— Она и теперь у тебя есть?
— И теперь. И у тебя будет, когда некая женщина когда-либо оттолкнет тебя и глубоко этим ранит. Вас разделять расстояния, ваши семьи, дети. Но будет связывать тонкая ниточка прошлого. Которая будет дрожать и натягиваться тогда, когда вы будете проходить друг от друга слишком близко.
Знаешь, я долго не понимала этого. Думала, счастье — это когда много комнат, наряды и делать практически ничего особенного не надо. Думала, что если мужчину привязать к себе — никуда он не денется. Думала, что мамы всех мужчин — ведьмы и злодейки, потому что так принято думать.
И, знаешь, отнюдь не догадывалась, что глотнув той осенью, вот здесь, рядом с тобой немного черного кофе, можно вдруг почувствовать такой прилив нежности, доброты и легкости, что другого слова как «счастье» для этого состояния не придумаешь. Тогда же мое счастье было в другом. Этого человека я привязывала к себе … тросами. Ну, конечно, не в буквальном смысле.
Всюду таскала его за собой, просила делать со мной все, что было интересно мне, и требовала от него отчет, чем он занимался в мое отсутствие. Он сначала только смеялся и делал все, что захочу. Потом уже не смеялся, но все равно делал. Потом делал, но грустно … Но я ничего не замечала (или не хотела?).
И вот, он пригласил меня к себе в гости. Наслушавшись о том, что все женщины, которые рожают мальчиков, с каждым годом взросления своих чад превращаются в ведьм, я решила тоже не упасть лицом в грязь перед будущей (кто бы в этом сомневался) свекровью.
Смачно накрасив лицо, нарядившись в самую короткую в мире юбку, я переступила порог дома потенциального «дракона». Я хохотала и хамила весь вечер, отчаянно пытаясь вывести эту женщину из равновесия, чтобы уже наверняка убедиться, какой она монстр. Не могла же она меня полюбить так, ни за что!
«Ну и дурочка, — говорил в ответ любимый человек, — она любит тебя потому, что тебя люблю я». Впоследствии, когда мне все это надоело, я начала дарить ей подарки. Но общались мы редко. Одна колючка о том, что свекрови не могут быть добрыми, таки травила меня. А когда через несколько лет мне захотелось поговорить с той женщиной о ее сыне, и я набрала номер телефона библиотеки, где она работала, — мне сообщили, что ее нет.
«Вышла?» — Легкомысленно ляпнула я. «Умерла», — прозвучало как упрек. И все вдруг стало на свои места: я сразу увидела себя ее глазами, и увидела ее глазами себя — уже без пелены пересудов. И вдруг поняла, почему ушел (от меня нужно было бежать быстро-быстро) ее сын. И тогда захотелось умереть мне. А еще, кажется, я почувствовала, что переживает бисер, когда его бросают перед свиным рыло …
— У тебя какое обостренное чувство вины, — говорит мальчишка, который, эва, на глазах превращается в моего психолога. — Если бы молодость знала, если бы старость могла!
— И старость не все знает. Просто, она многое может предсказать, — говорю я и … не верю своим глазам: по улице медленно ступает некогда любимый человек. Все как полагается: кольцо, усталый взгляд, выстраданная респектабельность. И рубашка. Такого же цвета, как и та, из прошлой жизни.
На минутку только (ровно на толщину нити, которая нас связывает!) Он останавливает взгляд на мне. Я знаю, что он меня узнал. И знаю, что ко мне он не подойдет. Он направляется чуть дальше и садится за столик летнего кафе, которое, впрочем, скорее уже осеннее …
— А знаешь, — неожиданно обращаюсь к наглому мальчугану, — я теперь знаю, что делают некогда любимые люди, которые встречаются на улице много лет. Они переходят на другую сторону улицы, садятся за столик кафе и меряют счастье кофейными ложечками … Одна, две, три ложечки счастья…
Три ложечки счастья
